— То есть у него опять не получилось достичь желаемого эффекта?
— Вот именно. И тогда он убивает Роджера, причем так, чтобы это убийство уже никак нельзя было скрыть. А дальше — ждет нас на болотах.
— В таком случае он должен быть хитрым и расчетливым, как лис, и терпеливым, как кошка.
— И полностью поглощенным тем, что делает. Вспомни, как прятался он на болотах, когда мы едва не изловили его. Но тогда же он увидел и запомнил нас. Потом проводил тебя до твоего дома, а меня — до моего.
— Так, что мы его не заметили? Да будет вам! Работая на лорда Кромвеля, я неоднократно следил за разными людьми. Это очень непросто, особенно если ведешь слежку в одиночку. А если это Годдард, то он со своей знаменитой бородавкой на носу вообще должен выделяться в любой толпе.
— Тут ты прав. Я еще не разобрался в том, как ему это удается.
— Пока мы охотимся на него, он охотится на нас, и сегодня в толпе он воспользовался подвернувшейся возможностью.
— Да уж.
— Но откуда, дьявол его забери, он узнал, что сегодня мы будем в Вестминстере? — взорвался Барак.
Я лишь пожал плечами.
— Может, знал, что мы должны быть в суде? А вот как ему удалось разузнать, в каком суде я работаю и во сколько состоятся слушания?
— Если только…
— Что?
— Если только ему не помогает кто-то другой, сообщая обо всех наших передвижениях.
— Томас Сеймур? — спросил Барак, сузив глаза. — Я ему не доверяю.
— Нет, я скорее поверю в то, что дьявол наделил убийцу нечеловеческими способностями. Что касается Сеймура, то он, наоборот, заинтересован в том, чтобы злодея поймали. Но я думаю, что у него на самом деле есть помощник.
Я удрученно вздохнул.
— Мне кажется, он только и делает, что тщательно планирует и ждет. Бесконечно, с фантастической одержимостью готовится к тому моменту, когда он вновь вырвется за пределы всех человеческих рамок и примется безоглядно убивать. Причем так, чтобы превратить убийства в настоящий спектакль. Ему это нравится.
— То же самое говорит старый мавр, — заметил Барак, — но в любом случае возникает еще один вопрос. Он чертовски рисковал, напав на вас в столь людном месте, но ведь в такой толпе он мог и убить вас. И Тамазин — тоже.
Голос Барака сорвался, и я увидел, что произнесенные им слова напугали его самого.
— Почему он этого не сделал?
— Возможно, он просто хочет, чтобы я вышел из игры?
— Но ваше место займет кто-то другой.
— Да, это верно.
— Мне порой кажется, что этот подонок над нами издевается. В одном я уверен: теперь нам с вами, выходя из дома, нужно постоянно озираться по сторонам. Хорошо хоть на кухне у нас сидит человек Харснета.
Барак сжал кулаки.
Я прикусил кончик пальца.
— Когда я поймаю эту мразь, я придушу ее собственными руками!
— Не надо, он нужен нам живым. Как ты думаешь, Барак, это все же Годдард?
— Не знаю.
— Мы настолько увязли в страхах и тайнах, окружающих это дело, что я уже готов вцепиться в любую версию.
Я вздохнул.
— Кем бы он ни оказался, я молюсь о том, чтобы мы поймали его раньше, чем еще кто-то умрет страшной смертью, а он в очередной раз продемонстрирует нам свой ум и изворотливость. По-моему, для него это тоже очень важно.
На лице Барака были все так же написаны испуг и обеспокоенность. Чтобы отвлечь его от мрачных мыслей, я сменил тему.
— А ведь та толпа на площади была готова к самым решительным действиям.
— Выходит, Боннер добрался и до актеров, — откликнулся Барак без особого интереса.
— Сегодняшнее утро показало, что он способен превратить Лондон в большое осиное гнездо, где все будут жалить друг друга.
— Ага, а в один прекрасный день раскольники нанесут ответный удар. Ох, забери их всех чума! — безнадежно закончил он.
— Действительно, — согласился я. — Кстати, скажи мне, что ты думаешь о молодом Пирсе, ученике Гая?
— Не нравится он мне. Такой красивенький, обходительный, а мне все чудится, будто он подглядывает, подкрадывается. Спорить не буду, он не дурак и заштопал вас на славу, но когда он накладывал швы, я не мог отделаться от ощущения, что это доставляет ему удовольствие.
Я устало засмеялся.
— Гай сказал бы, что мальчик учится профессиональной отстраненности. Помнишь, как полтора года назад в Йорке тебя ранило и ты на время превратился в инвалида? Теперь моя очередь.
Барак улыбнулся.
— Да, в каких только переделках мы не побывали!
— Что верно, то верно.
Барак по-прежнему выглядел озабоченным.
— Как себя чувствует Тамазин? — осторожно поинтересовался я.
— Спит, — ответил он. — Ей нужно как следует отдохнуть.
Нашу беседу прервали отчаянный стук в дверь и громкие крики. Один голос принадлежал Джоан, другой — мужчине. Затем в прихожей послышались торопливые шаги. Мы с Бараком переглянулись.
— Он снова нанес удар, — выдохнул я.
Но когда дверь открылась, на пороге предстал Дэниел Кайт. Его волосы были всклокочены, он тяжело дышал.
— Сэр! — выпалил он. — Вы должны пойти со мной. Идемте, ради всего святого!
— Что стряслось?
— Это Адам, сэр. Он сбежал. Забрался на Лондонскую стену в районе Бишопсгейта и кричит оттуда, призывая людей покаяться, отринуть священников и прийти к Богу! Его точно сожгут на костре!
Глава 20
До Бишопсгейта было полторы мили, но эта короткая прогулка через лондонские толпы обернулась для меня мучительным путешествием. На каждый толчок неосторожного прохожего рука отзывалась острой болью. Рядом со мной поспешали Дэниел и Минни Кайты. Он шел с сосредоточенным лицом, она, казалось, в любую минуту могла сломаться. Сильный порыв ветра едва не сдул с меня шапку, а ведь я оделся во все лучшее, предполагая, что в Бишопсгейте мне, возможно, придется иметь дело с кем-нибудь из представителей власти.
Дэниел успел рассказать мне, что примерно час назад к нему в мастерскую пришел его друг и сообщил о том, что Адам стоит на Лондонской стене и, вопя во все горло, призывает прохожих прийти к Богу за спасением души. Он отправился туда и увидел, что сын успел собрать большую толпу зрителей, а ко мне они пришли просто потому, что больше им было не к кому обратиться. Сердито размышляя о том, как Адаму удалось сбежать из Бедлама, я вдруг подумал, что эта безумная проповедь — что-то новое для него. Барака я послал за Гаем, хотя и испытывал угрызения совести за то, что вновь беспокоил своего друга. Но в общении с Адамом ему все-таки удалось продвинуться дальше, чем кому-либо, а если мальчишку не удастся уговорить добровольно спуститься со стены, эта история действительно может закончиться для него аутодафе.