— А что там с оставшимися тремя чашами? — поинтересовался Томас Сеймур. — Что выльется из них?
Кранмер тяжело вздохнул.
— Излитие пятой чаши убьет грешников тьмой и великой болью. Это может означать что угодно. Шестая чаша высушит воду в Евфрате, и я не представляю, что можно сделать, чтобы изобразить нечто подобное. Наконец, когда седьмой ангел выльет свою чашу, произойдут молнии, громы и великое землетрясение.
— Милорд, — заговорил я, — у меня к вам есть еще одна просьба. Если вы выполните ее, это облегчит нам задачу.
— Слушаю вас, Мэтью.
— Это касается доктора Малтона. Именно он сказал мне, что старые монастырские врачеватели применяли двейл. Он может много знать о них, даже если не знаком с ними лично. Я хотел бы просить вас оказать ему доверие и позволить привлечь к расследованию. Он уже здорово помог нам с этим двейлом.
— Он ведь бывший монах? — резко спросил Харснет.
— Да, но Мэтью говорит, что на него можно положиться.
Кранмер посмотрел на меня долгим оценивающим взглядом.
— Хорошо, я согласен. Можете рассказать ему все, Мэтью.
Хартфорд посмотрел на меня с сомнением, Харснет тоже, но архиепископ кивнул.
Некоторое время в кабинете царило молчание. Все думали о том, какие новые ужасы могут ожидать нас впереди. А потом сэр Томас рассмеялся.
— Боже праведный, этому убийце на самом деле понадобится дьявольская сила, чтобы устроить землетрясение!
— Меня тошнит от ваших шуток, Томас! — с неожиданной горячностью набросился на него Кранмер. — Мы все знаем — или, по крайней мере, должны знать, — что в этом деле и впрямь может быть замешан дьявол, который использует все свои силы. Но мы обязаны расследовать преступления, руководствуясь здравым смыслом.
— Ты забываешь о том, что присутствовать здесь тебе позволено лишь потому, что ты мой брат, — добавил лорд Хартфорд. — А твои прежние отношения с Кэтрин Парр, на состояние которой ты мечтаешь наложить лапу, похоже, канули в Лету. С моей стороны было ошибкой привлекать тебя к этому делу.
Он сокрушенно покачал головой.
— Глупой ошибкой.
На мгновение лицо Томаса Сеймура исказила гримаса бешенства, а затем он, словно провинившийся ребенок, отвернулся и стал глядеть в окно. Кранмер вновь обратился к нам.
— Каждый из вас знает, что должен делать, — подвел он итог. — Вот и займитесь этим без промедления.
Архиепископ кивнул, давая знать, что все свободны.
Когда мы вышли в коридор, лорд Хартфорд и его брат, не говоря друг другу ни слова, пошли в противоположных направлениях, а Харснет остался стоять со мной. Чуть дальше по коридору на скамье сидел Барак. Он подошел и молча встал рядом.
— Похоже, нам и дальше придется действовать сообща, — проговорил Харснет. — Вы молодец, что догадались протянуть ниточку между убийством коттера и Книгой Откровения. Хотя я молюсь о том, чтобы это было не так.
— Мысль о том, что подобное возможно, действительно пугает.
— Прошу прощения, если я был излишне резок. Вы правы, нам необходимо подходить к расследованию с трезвым, холодным умом. Но стоит мне подумать, что кто-то, изучавший Библию, может совершать столь чудовищные вещи…
Он умолк и в отчаянии помотал головой.
— Тут все чудовищно, я никогда не слышал ни о чем подобном.
— Я тоже.
Коронер пристально посмотрел на меня.
— Мне кажется, мы должны еще раз как следует подумать о том, что это может быть за человек.
— Вы имеете в виду, не одержим ли он дьяволом, который заставляет его делать все это? Нет, сэр, я склонен думать, что это скорее душевнобольной, которого сумасшествие довело до невиданного прежде фанатизма.
Я говорил вежливо, но твердо. Из головы у меня не выходил Адам Кайт, ползающий по полу больничной палаты Бедлама. Как правильно сказал Гай, безумие может принимать самые разные формы.
— Вы думаете, что, возможно, он убивает людей, отказавшихся от библейского понимания религии?
На лице Харснета было написано возбуждение.
— Думаю, что исключать этого нельзя. Полагаю, что он может оказаться вконец спятившим религиозным фанатиком.
— Но разве может сумасшедший планировать столь изощренные убийства и безукоризненно осуществлять их? На это способен лишь дьявол. Если же вы правы, то это величайшее богохульство.
— Должен признаться, сэр, я понятия не имею, с кем или с чем именно мы имеем дело, но уверен в одном: строить всяческие предположения сейчас не имеет смысла.
Харснет склонил голову. Я видел, что он не желает затевать спор, поскольку хочет сохранить со мной хорошие отношения. Поэтому я сменил тему.
— Мне показалось, что между Томасом Сеймуром и его братом не все гладко.
Харснет кивнул.
— Лорд Хартфорд — умный, выдающийся человек. В иных обстоятельствах он мог бы стать великим религиозным реформатором и излечить многие социальные язвы. Его единственная слабость заключается в сильной привязанности к семье, а держать в узде такого субъекта, как Томас Сеймур, нелегко.
— Да уж, — откликнулся я, подумав, что истинно сильный человек не позволил бы своим слабостям помыкать собой.
— Надеюсь, вы поставите меня в известность о том, что вам удастся обнаружить в судебных архивах? Записку с пометкой, что она срочно требует внимания с моей стороны, мне передадут незамедлительно.
— Безусловно, в случае чего я незамедлительно дам вам знать.
— А если я пошлю гонца, сможет ли он отыскать вас в вашей конторе?
— Либо там, либо дома. Я живу рядом с Линкольнс-Инн, на Канцлер-лейн.
— В таком случае вскоре у нас снова появится возможность побеседовать.
Харснет кивнул Бараку, поклонился мне и ушел. Я посмотрел на своего помощника. Его лицо было мертвенно-бледным.
— Он прав, — сказал Барак. — Это чудовищно.
Тут и меня пробрал ужас. Какими кошмарными оказались смерти Тапхольма, Роджера и доктора Гарнея! Все трое были убиты с маниакальной расчетливостью и методичностью.
— Безумные пророки бывали и раньше, — неуверенно проговорил я.
— Книга Откровения напугала меня, — признался Барак. — Она такая…
Он замялся, подыскивая подходящее слово.
— Безжалостная. Как этот убийца.
— Харснет считает, что он одержим. А что думаешь ты?
— Я не могу себе представить, что он такое.
— Что касается меня, то я знаю только одно: я найду убийцу своего друга. Пойдем. Мы отправляемся в Вестминстер, в суд по делам секуляризации.
Я обнял Барака за плечи и повел наружу, шагая с уверенностью, которой на самом деле не ощущал. Но это было необходимо мне самому, потому что тот, за кем мы охотились, вне всякого сомнения, являлся чудовищем в человеческом обличье.