— Да, давайте здесь остановимся, — ответил
Колен. — Все равно до юга нам сегодня уже не добраться.
Николя распахнул дверцу и вылез из машины. На нем был
красивый шоферский костюм из свиной кожи и элегантная кожаная каскетка. Он
отошел на два шага и оглядел автомобиль. Колен и Хлоя тоже вышли.
— Наш экипаж, увы, не блещет чистотой, — сказал
Николя. — Ведь мы ехали по такой грязи.
— Не важно, — сказала Хлоя. — В гостинице мы
попросим, чтобы его помыли…
— Пойди узнай, есть ли у них свободные номера, —
сказал Колен. — И не грозит ли нам здесь смерть от голода.
— Слушаюсь, месье, — ответил Николя и приложил два
пальца к козырьку каскетки, словно нарочно стараясь вывести Колена из себя.
Он толкнул калитку из вощеного дуба и нервно вздрогнул,
когда ладонь его прикоснулась к обтянутой бархатом ручке. Гравий захрустел у
него под ногами, затем он поднялся по ступенькам каменной лестницы и исчез в
вестибюле.
Жалюзи на окнах были опущены и внутри не доносилось ни
звука. Солнце подпекало упавшие в траву яблоки, и из них прямо на глазах
проклевывались новорожденные зелененькие яблоньки, которые тут же зацветали и
начинали плодоносить крохотными наливными яблочками. Яблоньки третьего
поколения выглядели уже зелено-розовым мхом, и с них то и дело сыпались на
землю яблочки-бусинки.
Несколько стрекозлят зажужжали на солнышке, предаваясь
невнятным забавам, одна из которых заключалась в быстром волчковании на месте.
На ветровой стороне шоссе какие-то злаки волнами склоняли колосья и гудели под
сурдинку, а первые палые листья с тихим легким шелестом прилежно учились летать.
Стайка жуков, трепеща крыльями, пыталась лететь против ветра с глухим
бульканьем, подобным плеску плицев колесного парохода, который поднимается
вверх по реке к Большим озерам.
Колен и Хлоя стояли рядом, молча греясь на солнышке, и
сердца у обоих стучали в ритме буги-вуги.
Стеклянная дверь тихо скрипнула. Появился Николя. Он был
весь расхристанный, а каскетка криво сидела на голове.
— Они что, вытолкали тебя взашей? — спросил Колен.
— Никак, нет, месье, — ответил Николя. — Они
готовы принять месье и мадам и заняться машиной.
— Что с тобой случилось? — воскликнула Хлоя.
— А, — махнул рукой Николя, — хозяина не
оказалось на месте… Пришлось обратиться к его дочери.
— Ты хоть застегнись, — сказал Колен, — у
тебя неприличный вид.
— Покорнейше прошу, месье, меня извинить, но я подумал,
что ради двух хороших номеров стоит принести такую небольшую жертву.
— Переоденься, пожалуйста, раз ты без этого не можешь
нормально разговаривать, — попросил Колен. — Ты играешь в дурака на
моих нервах…
Хлоя остановилась у маленького сугроба. Снежинки были
пушистые, свежие. Они ослепляли белизной и не таяли.
— Погляди, какая прелесть, — сказала она Колену.
Под снегами цвели примулы, васильки и маки.
— Ага, — ответил Колен, — только зря ты
трогаешь снег, простудишься.
— Да что ты! Нет! — сказала Хлоя и вдруг зашлась
кашлем, похожим на треск рвущегося шелка.
— Милая моя Хлоя, — Колен обнял ее и притянул к
себе, — не кашляй так ужасно, мне больно.
Она выпустила снежинки из рук, и они медленно, словно пух,
упали на землю и снова засверкали на солнце.
— Мне не нравится этот снег, — пробормотал Николя,
но тут же спохватился. — Я прошу месье извинить меня за то, что я позволил
себе высказаться.
Колен снял полуботинок с ноги и швырнул его Николя в лицо,
но тот как раз в эту секунду нагнулся, чтобы оттереть пятнышко на своих брюках.
Услышав за собой звон разбитого стекла, Николя выпрямился.
— О месье, — проговорил он с упреком. — Это
ведь окно вашей комнаты.
— Ну и черт с ним! Воздуху будет больше… И тебе наука,
чтобы ты не вел себя, как идиот.
Опираясь о плечо Хлои, Колен поскакал на одной ноге к дверям
гостиницы, разбитое стекло тут же начало отрастать. По краям рамы уже появилась
тоненькая прозрачная пленка опалового цвета, отливающая цветами радуги.
XXVII
— Ну, как ты спал? — спросил Колен.
— Недурно. А ты? — ответил Николя, не надевший в
то утро шоферской одежды. Хлоя зевнула и придвинула к себе кувшин с каперсовым
сиропом.
— Из окна так дуло, что я не могла уснуть.
— Разве оно не затянулось стеклом? — спросил
Николя.
— Не совсем. Родничок пока не зарос, и сквозь него
садил ветер. Утром у меня заложило грудь, она набилась снегом…
— Это просто ужасно, — сказал Николя. — Ну, я
их обматерю самым строгим образом. Так мы сейчас едем дальше?
— Нет, после обеда, — ответил Колен.
— Надо будет снова надеть шоферский костюм.
— О Николя! — пригрозил ему Колен. — Если
будешь продолжать в таком духе, я тебя…
— Хорошо, — перебил его Николя, — но только
не сейчас. Он залпом выпил кружку сиропа и доел бутерброд.
— Загляну-ка я на кухню, — сообщил он, поднимаясь
из-за стола и с помощью карманной дрели поправляя узел на галстуке.
Он вышел из комнаты, и звуки его шагов постепенно затихали,
видимо, в направлении кухни.
— А мы что будем делать, милая моя Хлоя?
— Целоваться.
— Это уж точно! А потом?
— Потом? Этого я не могу произнести вслух.
— Ясно. Ну, а еще потом?
— Потом уже пора будет обедать. Обними меня. Мне
холодно. Этот снег… Солнце лилось в комнату золотистыми волнами.
— Здесь не холодно, — сказал Колен.
— Да, — согласилась Хлоя, прижимаясь к
нему. — Но мне холодно… А еще потом я напишу письмо Ализе.
XXVIII
Улица была из конца в конец запружена народом. Все яростно
толкались, пытаясь прорваться в зал, где Жан-Соль должен был прочитать свою
лекцию.
Люди прибегали к самым изощренным уловкам, чтобы обмануть
бдительных экспертов— искусствоведов, поставленных для проверки подлинности
пригласительных билетов, поскольку в продажу были пущены десятки тысяч
подделок.
Кое-кто приезжал на катафалках, но полицейские протыкали
гробы длинными стальными пиками, навеки пригвождая ловчил к дубовым доскам, и
тогда те и вправду давали дуба, что, к слову сказать, представляло известные
удобства, так как новопреставленные оказывались уже упакованными для похорон.
Данная операция приносила ущерб только истинным покойникам, потому что от нее
страдали их саваны. Многие почитатели Жан-Соля сигали на парашютах со
специальных самолетов (в аэропорту Бурже шла форменная драка, чтобы попасть на
такой самолет) и становились мишенями для пожарников, которые струей из брандспойта
загоняли смельчаков прямо на сцену, где и топили их, как котят. Находились и
такие, что пытались проникнуть в здание по трубам для нечистот. Но стоило им
ухватиться пальцами за края канализационных колодцев, чтобы выбраться наружу,
как их били подкованными каблуками по суставам, а дальнейшее было уже делом
крыс. Но ничто не могло умерить пыл одержимых поклонников лектора. Однако надо
признаться: вовсе не те, что тонули, а другие упорствовали в своих отчаянных
попытках проникнуть в зал, и тысячеголосый рокот толпы не угасал, а напротив,
поднимался к зениту, распространяясь по поднебесью раскатистым пещерным гулом.