Зато мы оказались похожи на прочих людей и в смысле скрытых
резервов воли. Я, например, играл сам с собой в различные игры, сам себе
рассказывал всякие истории, вспоминал разные приятные вещи и события, которых
было, к счастью, немало. Я размышлял о том, что составляет живой мир, — о
ветре, дожде, снеге, о летнем тепле, о прохладных весенних ветрах. В Тени Земля
у меня когда-то был собственный маленький самолет, и мне очень нравилось
ощущение полета. Я вспоминал, как сверху открывалась широкая панорама,
многообразие цветов и видов: крошечные города на горизонте, голубой простор
неба над головой, гряда облаков (где-то теперь эти облака?), бескрайний океан
под крылом… Я вспоминал женщин, которых любил, веселые пирушки, тяжелые бои… А
когда надоедали все воспоминания и я уже не мог думать ни о чем другом, я думал
об Амбере.
И однажды, когда я думал о нем, то ощутил на своих щеках
влагу: видимо, мои слезные железы пришли в норму. Я плакал.
Прошло еще немало времени, когда уделом моим были лишь сон
да вечный мрак, и вдруг я вновь услышал за дверью шаги. Человек подошел, шаги
стихли, в замке повернулся ключ.
После того визита Рейна я уже успел забыть вкус вина и
сигарет — слишком давно я пробовал их в последний раз.
Людей было двое. Я догадался об этом еще по их шагам, до
того как услышал голоса, один из которых тут же узнал.
Дверь отворилась, и Джулиан окликнул меня по имени.
Я ответил не сразу, и он снова позвал меня:
— Корвин! Иди сюда.
Выбора у меня не было; я поднялся и пошел к двери. Подойдя к
нему вплотную, я остановился.
— Что тебе надо? — спросил я.
— Идем со мной. — И он взял меня за руку.
Мы вышли в коридор. Джулиан ничего мне не объяснял, а я не
стал унижаться и спрашивать.
Судя по эху, мы, миновав коридор, очутились в большом пустом
зале, потом стали куда-то подниматься по лестнице. Стало быть, мы шли во
дворцовые покои.
Меня ввели в какую-то комнату и усадили в кресло. Цирюльник
занялся моими волосами и бородой. По голосу я его не узнавал. Он спросил,
подстричь ли мне бороду или сбрить совсем.
— Сбрей, — ответил я.
Затем мне привели в порядок ногти на руках и на ногах. Я
принял ванну, кто-то помог мне одеться во все чистое. Костюм, по всей
вероятности, висел на мне, как на вешалке. Потом меня чем-то опрыскали, —
видимо, какой-то гадостью от насекомых. Но это было уже не важно.
Затем меня провели в зал, наполненный музыкой, ароматами
роскошных яств, голосами и смехом множества людей. Я понял, что нахожусь на
пиру.
Когда вошли мы с Джулианом, голоса мгновенно стихли. Меня
усадили за стол. Вскоре запели трубы, и меня тут же заставили встать.
И тогда я услышал:
— За здоровье Эрика Первого, короля Амбера! Да
здравствует король!
Я пить не стал, но никто, видимо, и внимания на это не
обратил. Тост провозгласил Каин, я узнал его голос.
Я съел столько, сколько смог в себя вместить; я не ел ничего
подобного со дня коронации. Из разговоров вокруг я понял, что сегодня — первая
годовщина правления Эрика. Стало быть, я провел в подземелье уже целый год.
Ко мне никто не обращался, сам я тоже ни с кем не
заговаривал. Я был на том пиру призраком. Этим, видимо, меня стремились еще
более унизить, а заодно и предостеречь остальных братьев: непослушание сюзерену
карается жестоко! К тому же все знали, что меня приказано забыть.
Празднество продолжалось почти до утра. Кто-то все время
подливал мне вина, что уже было неплохо. Так что я с удовольствием пил вино и
слушал музыку. Столы к этому времени убрали, потому что меня пересадили в угол.
В итоге я здорово напился, и меня уже под утро на руках
отнесли обратно в темницу. Праздник кончился. Жаль, что я так и не упился до
скотского состояния и не заблевал ни пол, ни чьи-нибудь шелка!
Закончился первый год моего заключения.
Глава 9
Не стану утомлять вас излишними подробностями. Второй год
был точно таким же, как первый, и закончился тем же. И третий — тоже. В течение
второго года Рейн дважды приходил ко мне и приносил всякие вкусные вещи и целый
ворох сплетен. Каждый раз я строго-настрого запрещал ему появляться в
подземелье. Но в течение третьего года он посещал меня шесть раз — каждые два
месяца. Я все твердил, чтобы он не смел являться сюда, но с удовольствием съедал
все, что он приносил мне, и слушал его болтовню.
В Амбере было неладно. Из Тени проникали странные существа,
несущие страх и зло. Их, конечно, уничтожали. Эрик все пытался понять, откуда
они взялись. Я ничего не сказал Рейну о своем проклятии, но про себя радовался,
понимая, что оно действует.
Рэндом, как и я, до сих пор оставался узником. Его жена все
же добилась своего и теперь воссоединилась с ним в тюрьме. Остальные мои братья
и сестры жили по-прежнему. Надежда на возможные перемены не оставляла меня во
время празднества по поводу третьей годовщины правления Эрика. Надежда эта
очень поддерживала мой дух, я словно ожил вновь.
А кроме того…
Кроме того, произошло нечто, приведшее меня в столь
восторженное настроение, что я немедленно откупорил последнюю бутылку вина и
вскрыл последнюю пачку сигарет, принесенных Рейном, которые берег на самый
крайний случай.
Я устроил себе настоящий праздник, пил, курил и мечтал о
свете, который вновь забрезжил во тьме кромешной.
Да, я увидел свет!
Тонкий лучик света, внезапно появившийся где-то справа от
меня!
Представьте себе: вы очнулись на больничной койке и вдруг
поняли, что очнулись слишком рано. Вот такое ощущение я испытывал.
У меня все заживает значительно быстрее, чем у любого
другого человека. Этой способностью — в большей или меньшей степени — обладают
все члены королевской семьи Амбера. Именно благодаря этой способности я и
пережил чуму, бегство французов из Москвы и многое другое. Я регенерирую
значительно быстрее и лучше, чем остальные люди. Это отмечал и Наполеон, и
генерал Мак-Артур… С нервными окончаниями вышло медленнее, только и всего.
Ко мне возвращалось зрение — вот что означал тот лучик
света, столь прекрасный, где-то там, справа!
Через некоторое время я уже отчетливо видел, что лучик этот
проникает в щель зарешеченного окошка в двери моей темницы.