Закрывая дверцу машины за Королевой Забо, он попросил:
– Когда вы приедете за мной, привезите, пожалуйста, полную документацию по печатной промышленности и по рынку бумажного производства.
Машина отъехала, и ему пришлось кричать, чтобы его услышали:
– А это, как договорились, я напишу в первом лице и в настоящем времени индикатива!
VIII
ЭТО АНГЕЛ
– Мы назовем его «Это-Ангел».
46
– Перестаньте ходить вокруг да около, Бертольд, вы вычистили мне Малоссена как устрицу!
Профессор Марти вернулся из Японии, и об этом уже знала вся больница.
– Единственное, чего вы требовали, Марти, это чтобы его не отключали!
Бертольд едва поспевал на своих длинных ногах за разъяренным метеором Марти.
– Я вам устрою, Бертольд... Малоссену будете завидовать!
Бертольд нисколько в этом не сомневался.
– Но в чем вы меня обвиняете, черт возьми? Я же его не отключал!
В коридорах всё и вся застывало на месте, пропуская маленького разгневанного человечка и следующего за ним извиняющегося долговязого.
– Я обвиняю вас в том, что вы неизлечимы, Бертольд.
Они мчались к палате Малоссена.
– Да что такое, я всего лишь отрезал у него маленький кусочек печенки!
– Знаю, чтобы пришить его желтушному циррознику, который, кстати, умер на следующий же день.
– Эксперимент по пересадке, Марти. Могло бы получиться.
– Да он уже был готов, и вы это знали; есть эксперименты, к которым даже не стоит приступать.
– Для спасения жизни! Эксперименты, к которым не стоит приступать? Так-то вы понимаете свое призвание врача?
– Именно так! Вы сами, Бертольд, – опыт, на который я в жизни бы не решился!
– Выбирайте слова!
– Не раньше, чем вы станете разборчивым в поступках.
– А двойная пересадка почек, а пересадка легких, это, по-вашему, тоже не удалось?
– Вы еще скажите, что получили согласие родственников.
– Родственники? Семья Малоссенов? Ну что ж, вы сами начали! Нахальная семейка, да эти полуарабы повисли на мне как кандалы, не дают спокойно работать – отличная компания, Малоссены. Кстати, раз уж мы об этом заговорили, вот, полюбуйтесь на них! Смотрите, Марти, смотрите!
Бертольд распахнул дверь в палату жестом торжествующего победителя.
* * *
В палате Бенжамена собрались все. Там были Тереза, Клара, Жереми, Малыш, Тянь с Верден, Лауна с мужем и близняшками, Амар, Хадуш и Ясмина, еще Лейла и Нурдин, Длинный Мосси и Симон-Араб, выпущенные в виде исключения по такому поводу, пес Джулиус, и еще там были Жюли, Лусса с Казаманса и Королева Забо, был даже тот полицейский в летной куртке с меховым воротником и дивизионный комиссар Аннелиз, его начальник.
Всего двадцать три посетителя.
Двадцать четыре, считая Марти.
Семейство Малоссенов. Племя главного действующего лица. Они поздравляли его с днем рождения.
– Не входите, Бертольд, – приказал доктор Марти, – это маленькое торжество вас не касается.
Был пирог со свечами и шампанское для всех. И в качестве подарка – уйма хороших новостей, которые Жереми одну за другой пересыпал в ухо Бенжамену.
– Джулиус поправился, Бен, хороший знак, У Малыша больше нет кошмаров, Марти вернулся, Жюли поймала убийцу, я не спалил издательство «Тальон» – все путем, Бен, мы уже в конце туннеля – ты веришь мне, скажи? Увидишь, скоро мы поставим тебя на ноги!
* * *
Я верю, Жереми, вы устроили хороший праздник, спасибо, подарки, все замечательно, спасибо. Марти и Жюли вернулись, здорово. Что до меня здесь ты перестарался, но все же, спасибо, думаете обо мне, это приятно; но главное не в этом, Жереми, самый лучший подарок еще впереди. Как могло случиться, что все вы, здоровые, на своих человечьих ногах, со своими ушами, своими глазами, широко раскрытыми, такие живые и, следовательно, такие чуткие, как же получается, что вы проходите все время мимо самого главного, сейчас, когда все можно предвидеть? Почему я первый все сразу замечаю, я, от которого осталась разве что оболочка прежнего Бенжамена, а ты, Жереми, ты что же не слышишь, как бьется второе сердце Клары?
Клара сейчас родит!
Жюли, Хадуш, Ясмина! Клара сейчас начнет рожать!
Марти! Доктор! У моей сестры сейчас начнутся схватки!
И ее маленький обитатель напуган, как зайчонок, послушали бы вы, как бьется его сердечко! Кормили, выхаживали, холили, лелеяли целых девять месяцев, и вдруг ему надо прыгать без страховки, без парашюта на заминированное поле! Почти то же самое, что увидеть, как на вас летит пуля двадцать второго калибра, выпущенная в упор. Бергсон был прав: в том, что касается прибывающего и уходящего, оба они слышат тот же трубный глас и у них обоих от этого душа в пятки уходит, рождаться или умирать – один хрен, приправленный ядреным перцем, для тех, кому это в новинку. Радикальная смена привычек. Человек – привязчивое животное, но всегда найдется секатор, чтобы обрезать все его привязи.
Марти, доктор, я знаю, моя семья несколько надоедлива, но если бы вы могли уделить нам еще немного времени, чтобы встретить маленького лихача моей Клары, я был бы вам весьма благодарен, правда; мне кажется, ему было бы не так страшно, знаете, всякие там опасения, как бы не родился с тремя ногами или шестью ушами. Вы гуманный человек, и если гуманист введет его в этот мир, это придаст ему нравственных сил, не так уж мало для начинающего, ведь они наперечет на этом свете, настоящие-то гуманисты...
* * *
Он заявил о себе тихим обмороком своей мамочки. Она, и без того бледная, вдруг побелела как снег. Вздохнула.
– Клара!
Но Клара уже лежит на руках у полицейского в куртке, доктор командует «сюда, скорее», и все племя в количестве двадцати трех человек ринулось вслед за Марти по коридорам больницы (двадцати двух, если быть точным – Жюли осталась у постели Бенжамена), которые равномерно разворачивают перед ними свой лабиринт, так до самого операционного стола, где все и начинается. Клара очнулась, доктор, закатав рукава, отправляется навстречу новой жизни, и все племя стягивается плотным кольцом, как регбисты вокруг мяча, знатная куча-мала, все толкаются и сопят вместе с Кларой. Это оттого, что в последние месяцы они все втянулись в ее ритм жизни, делали глубокий вдох и выдох, дышали учащенно или задерживали дыхание, все до последнего принимали в этом участие. Робкие предупредительные наскоки крайних, сомневающихся в жизни, более уверенный напор тех, кто впервые вдохнул полной грудью, как Королева Забо («что я выпускаю? совсем из ума выжила...»), и выдохнул так, что голова чуть не вылетела, как пробка из бутылки, можно подумать, она тоже рожала, только не человека, книгу; вдыхающие – Мосси, задерживающие дыхание – Араб, и выдыхающие – сам дивизионный комиссар Аннелиз («ладно, может быть, завтра удастся отдохнуть...»). Лейла, Нурдин, Жереми и Малыш снуют вокруг этой спаянной груды тел с беззаботностью запасных игроков, пытаясь угадать, откуда появится мяч, чтобы сразу наброситься на него. Здесь всё...