— Ты только посмотри!
Вождь носил самый богатый наряд. Одежда его была раскрашена в полосы синего и алого цвета, а драгоценные камни в серьгах сверкали, как полная луна. Я не понял, что взволновало Тана.
— Меч, — прошипел он. — Посмотри на меч.
Я в первый раз пригляделся к мечу. Тот был длиннее наших мечей, а рукоять у него была из золота тонкой филигранной работы. Такой превосходной работы мне еще не приходилось встречать. Предохраняющий кисть щиток был усыпан драгоценными камнями. Какой-то безвестный мастер-ремесленник работал над этим шедевром всю свою жизнь.
Однако не рукоять привлекла внимание Тана. Он говорил о клинке. Длиной клинок был с руку вождя и сделан был из металла, который не походил ни на желтую бронзу, ни на красную медь. Это был металл странного серебристоголубого цвета, похожего на цвет чешуи нильского окуня, только что вынутого из сети. Клинок был инкрустирован золотом, что, очевидно, подчеркивало его ценность.
— Что это? Что это за металл?
— Не знаю.
Вождь снова сел перед своим шатром, но теперь положил меч на колени и стал любовно поглаживать острие клинка осколком вулканической скалы в форме фаллоса. Металл издавал звон при каждом прикосновении камня. Никакая бронза не дает такого звука. Он походил на мурлыканье отдыхающего льва.
— Я хочу этот меч, — прошептал Тан. — Я не успокоюсь, пока не получу его.
Я испуганно взглянул на Тана. Я никогда еще не слышал в его голосе таких ноток. Он говорил серьезно. Его внезапно охватила всеподавляющая страсть.
— Мы не можем долго оставаться здесь, — мягко сказал я. — Они обнаружат нас. — Я потянул его за руку, но он сопротивлялся. И не мог оторвать глаз от этого меча.
— Пойдем посмотрим лошадей, — настоял я, и Тан наконец позволил утащить себя. Другой рукой я повел за собой Мемнона. Мы обошли вокруг лагеря на безопасном расстоянии и прокрались поближе к лошадям.
Когда я рассмотрел лошадей, мною овладела страсть столь же горячая, как и страсть Тана к голубому мечу. Эти лошади были другой породы, не той, что мы получили от гиксосов. Они были выше ростом, пропорции тел изящнее. Головы их были благороднее, а ноздри шире. Я уже знал, что ноздри — это признак выносливости и сильного дыхания. Глаза у них располагались ближе к носу и казались крупнее, чем глаза наших лошадей. В них светились доброта и ум.
— Они прекрасны, — прошептал Мемнон. — Посмотри, как держат головы и как изгибают шеи.
Тан жаждал получить меч, а мы с Мемноном — лошадей, причем не менее страстно.
— Хоть бы одного-единственного жеребца заполучить и подпустить к нашим кобылам! — молил я всех богов. Я готов был обменять надежду на вечную жизнь на такого жеребца. Один из конюхов взглянул в нашем направлении, потом что-то сказал своему товарищу. Тот поднялся и пошел в нашу сторону. На этот раз мне не пришлось настаивать. Мы быстро спрятались за скалу и уползли прочь. Потом нашли надежное укрытие ниже по течению реки за кучей огромных камней, и тут у нас начался долгий спор, во время которого все говорили одновременно и никто никого не слушал.
— Я пойду и предложу ему тысячу дебенов золота, — поклялся Тан. — Я не могу без этого меча.
— Он убьет тебя, а потом спросит, чего ты хотел. Разве ты не видел, как он поглаживал меч, будто это его первенец?
— А лошади, — восхищался Мемнон, — я даже не мечтал о таких красавцах. Такие звери, наверное, возят колесницу Гора.
— Видел, как те двое налетели друг на друга? — предостерег я его. — Это настоящие дикари, причем кровожадные дикари. Они выпотрошат тебя, прежде чем ты откроешь рот. Да и что вы оба можете им предложить? Вас примут за жалких нищих.
— Мы можем угнать у них трех жеребцов ночью и поехать на них на равнину, — предложил Мемнон. Хотя мысль эта мне понравилась, я строго укорил его:
— Ты же царевич Египта, а не конокрад. Он ухмыльнулся.
— Ради такой лошади я согласен резать глотки, как последний негодяй в Фивах.
Пока мы разговаривали, со стороны неприятельского лагеря послышались голоса. Они приближались к нам по берегу реки.
Мы поискали укрытия и спрятались за камнями. Голоса стали ближе. Небольшая группа женщин появилась на берегу и остановилась прямо под нами у края воды. Женщины носили одежды неопределенного грязного цвета, а волосы замотали черными платками. Я принял их за служанок или нянек, сопровождающих дочь знатного человека. Тогда мне не пришло в голову, что это тюремщицы, поскольку они обращались с девушкой с необычайной почтительностью.
Девушка была высокой и стройной и раскачивалась на ходу, как стебель папируса на легком ветерке. На ней была короткая одежда из толстой шерсти, окрашенная желтыми и небесно-голубыми полосками. Колени оставались обнаженными. Хотя ноги скрывали короткие сапожки из мягкой кожи, не было никакого сомнения, что икры у нее стройные и гладкие.
Женщины остановились прямо под нашим укрытием, и одна из них начала раздевать девушку, пока две другие наполняли водой кувшины, которые принесли на головах. После дождя вода в реке еще стояла высоко. Войти в такой ледяной поток небезопасно. Очевидно, они собирались помыть девушку из кувшинов.
Женщина подняла одежды девушки над ее головой, и та осталась обнаженной у самой воды. Я услышал, как Мемнон судорожно перевел дыхание. Посмотрел на него и понял, что о лошадях он уже забыл.
Две женщины поливали девушку водой из кувшина, а третья терла сложенной тряпкой. Девушка подняла руки над головой и медленно поворачивалась, чтобы они смогли хорошенько помыть все ее тело. Она смеялась и визжала под струйками холодной воды, и я увидел, как гусиная кожа выступает у нее на сосках, которые, как яркие полированные гранаты, увенчивали округлые гладкие груди.
Густые, курчавые волосы были черны, а кожа — цвета сердцевины акации, когда ее смажут маслом и отполируют. Коричневая, чуть красноватая, она сверкала в отвесных лучах солнца.
Черты лица были тонкими, нос — узким и изящным, губы — мягкими и полными, но не слишком чувственными. Глаза большие и темные, чуть раскосые, ресницы — настолько густые, что путались. Девушка была прекрасна. Я знал только одну женщину, которая могла бы сравниться с ней.
Внезапно девушка что-то сказала женщинам. Те отошли, а она быстро вскарабкалась по склону в нашу сторону. Не успев добраться до нашего укрытия, встала за камнем, который скрыл ее от спутниц, но осталась у нас на виду. Быстро оглянулась, но не заметила нас. Наверное, холодная вода повлияла на нее, поэтому она быстро присела, и ее собственные воды зажурчали по камням.
Мемнон тихо застонал. Он издал естественный стон мучительной тоски. Девушка вскочила на ноги и уставилась на него. Мемнон прятался немного в стороне от меня и Тана. Нас она не заметила, а он стоял перед ней во весь рост.
Мемнон и девушка стояли и смотрели друг на друга. Девушка задрожала, глаза ее расширились. Я ожидал, что красавица вот-вот закричит и побежит прочь. Вместо этого она оглянулась с заговорщицким видом, как будто убеждалась, что ее спутницы не последовали за ней. Потом повернулась к Мемнону и спросила его о чем-то тихим, нежным голосом, с мольбой протянув к нему руки.