— Фараон умер, — тихо сказал я и закрыл его глаза. — Да живет он вечно!
Все присутствующие испустили горестный вопль, и плач моей госпожи вел за собой жалобные крики царских жен. От этих звуков мороз пробежал у меня по коже. Я поспешил покинуть каюту. Тан вышел за мной и схватил меня за руку.
— Сделал ли ты все, что было в твоих силах, чтобы спасти его? — грубо спросил он. — Или это твоя очередная хитрость?
Я понимал, что за недобрым обращением скрывались чувство вины и страх, поэтому ответил мягко:
— Его убила стрела гиксоса. Я сделал все возможное, чтобы спасти его. Такова судьба, предсказанная лабиринтами Амона-Ра, и никто из нас не виноват в этом.
Он вздохнул и крепко обнял меня за плечи.
— Я не предвидел такого. Я думал только о своей любви к царице и нашему сыну. Мне следовало бы радоваться, что она свободна, но я не могу. Слишком многое потеряно, слишком многое погибло. Все мы зерна под гремящими жерновами лабиринтов.
— Счастье еще ждет нас впереди, — заверил я, хотя ничем не мог подтвердить свои слова. — У моей госпожи остается священный долг. А поскольку это ее долг, он становится твоим и моим. — Я напомнил ему о клятве, данной Лострой царю. Она поклялась сохранить земное тело царя и похоронить его подобающим образом, чтобы Ка фараона отправилось в поля рая.
— Скажи мне, как я могу помочь ей? — просто спросил Тан. — Но помни, что гиксосы мчатся по Верхнему царству впереди нас, и я не могу обещать тебе, что гробница царя не будет осквернена.
— Если потребуется, нам придется найти ему другую. Но прежде всего мы должны сохранить тело. В этой жаре оно начнет разлагаться, черви заведутся в нем еще до заката солнца. Я не особенно опытен в искусстве бальзамирования, но знаю один способ, с помощью которого мы сможем оправдать возложенное на нас доверие.
Тан послал моряков в трюм барки, и они вытащили на палубу огромный глиняный кувшин с маринованными оливами. Затем по моим указаниям опорожнили его и наполнили кипящей водой. Пока вода не остыла, они высыпали в нее три мешка тончайшей морской соли. Затем заполнили тем же соляным раствором еще четыре винных кувшина меньшего размера и оставили их на палубе остывать.
Тем временем я отправился в каюту и стал работать один. Моя госпожа хотела помочь мне. Она считала, что это входит в обязанности перед мертвым мужем, но я отослал ее позаботиться о царевиче.
Я вскрыл тело фараона вдоль левого бока от ребер до бедренных костей. Через это отверстие вынул содержимое грудной клетки и брюшной полости, освободив их и вычистив ножом вдоль диафрагмы. Разумеется, я оставил сердце на месте, так как это орган жизни и разума. Оставил на месте и почки: эти сосуды с водой представляют священный Нил. Я наполнил образовавшуюся полость солью, а затем зашил нитками из выдубленных кишок. У меня не было специальной ложки бальзамировщика, с помощью которой через ноздри удаляется мягкая желтая каша из черепа, поэтому и ее я оставил на месте. В данном случае это было не так важно. Внутренности же я разделил на четыре части: печень, легкие, желудок и кишки. Я промыл желудок и кишки соляным раствором — занятие это отвратительное.
Когда я закончил, воспользовался возможностью внимательно осмотреть легкие царя. Правое было здоровым и розовым, однако верх левого, пронзенного стрелой, сдулся, как пробитый пузырь. Его заполняли гнилая черная кровь и гной. Поразительно — старик прожил так долго со столь тяжелой раной в груди! Я чувствовал себя оправданным. Ни один врач не мог бы спасти его. Никаких ошибок в моем лечении не было.
Наконец, я приказал морякам принести остывшие кувшины с соляным раствором. Тан помог мне сложить тело фараона в позу зародыша, и в таком виде мы положили его в огромный кувшин из-под олив. Я позаботился о том, чтобы крепкий соляной раствор покрывал тело с головой. Каноп у нас не было, и мы разложили внутренности по винным кувшинам. Запечатали все кувшины смолой и воском и надежно закрепили их в прочном помещении под палубой, где царь хранил свои сокровища. Мне показалось, что фараон был бы доволен, что покоится в окружении золота и серебряных слитков.
Я сделал все, что было в моих силах, и помог госпоже сдержать клятву. В Фивах я смогу передать тело царя бальзамировщикам, если гиксосы не прибудут туда первыми и если город и его жители будет существовать к тому времени, когда мы туда приплывем.
КОГДА МЫ ПРИБЫЛИ к обнесенному стенами городу Асют, стало ясно, что гиксосы оставили небольшой отряд для осады, а остальное их войско двинулось на юг. Хотя под стенами города стояло менее сотни колесниц, гиксосы были слишком сильны, и мы не могли победить их с нашим обескровленным войском.
Главной задачей Тана было спасти Ремрема и его пять тысяч воинов, укрывшихся за городскими стенами, а затем отправиться вверх по реке, чтобы соединиться с вельможей Нембетом и его тридцатитысячным подкреплением. Мы встали на якорь у стрежня реки, в полной безопасности. Здесь нам не грозило нападение смертоносных колесниц, и Тан флажками известил Ремрема о своих намерениях.
За несколько лет до этого я помог Тану разработать систему знаков с двумя разноцветными флажками, с их помощью можно было передать сообщение любому человеку, находящемуся в пределах видимости, скажем, с одного конца долины на другой, с одного холма на соседний или с городских стен на реку.
Теперь флажками Тан предупредил Ремрема, чтобы тот был готов этой ночью. Затем под прикрытием темноты двадцать наших ладей поспешили к пологому берегу возле городских стен. В тот же самый момент Ремрем распахнул боковые ворота и во главе своего отряда пробился через заставы гиксосов.
Ремрем со своими людьми был в полной безопасности на борту наших судов прежде, чем враги успели запрячь лошадей.
Тан в то же мгновение дал знак остальной флотилии поднять якоря. Он оставил город Асют на разграбление гиксосам, а мы понеслись на веслах против течения. До конца ночи, оглядываясь, мы видели за кормой огни горящего города на северном горизонте.
— Да простят меня эти бедняги, — очень тихо сказал Тан, — у меня не было другого выхода. Мой долг зовет в Фивы.
Тан был настоящим воином и принял суровое решение без колебаний. И все же он был человеком и горько оплакивал участь горожан. Я восхищался им не меньше, чем любил его.
РЕМРЕМ рассказал нам, что быстрые ладьи с посланием Нембету проплыли за день до этого и сейчас наши письма уже получены старым флотоводцем.
Кроме того, Ремрем сообщил нам кое-какие сведения о гиксосах и их движении на юг. Он захватил двух египетских дезертиров и изменников, которые перешли на сторону врага и пробрались в город Асют, чтобы шпионить за его защитниками. Под пыткой они выли, как и полагается шакалам, и перед смертью рассказали о гиксосах много ценного.
Царь гиксосов, который нанес нам такое сокрушительное поражение на равнинах Абнуба, звался Салит. Его племя семитской крови по образу жизни было кочевым. Они пасли скот в Загре, в горах недалеко от озера Ван. Так подтвердились мои первые впечатления об этих ужасных азиатах. Я догадался о семитском происхождении по их внешности, но меня поразило то, что пастухи смогли изобрести такое средство передвижения, как колесница. Да и где они нашли чудесное животное, которое мы, египтяне, сейчас называем лошадью и которого в то время боялись, будто это существо из подземного царства?