Вместо приглашения он перевел взгляд на тоненькую,
соломенно-васильковым вихрем налетающую на мячик Майку, недавно, ему в подарок,
ставшую из Стрепетовой Градовой. В этот момент ему стало совершенно ясно, что в
ней уже растет его семя. А где же наше облако? Ах, оно опять ушло в сосны и там
как бы затерялось, как бы давая понять, что оно собой представляет не что иное,
как игру теней и света. Все вокруг находилось в состоянии игры друг с другом,
как в хорошо отлаженном симфоническом оркестре. Корневая, то есть закрепленная
за землей, природа гармонично предоставляла свои стволы, ветви и листья
временно отделившимся от земли частичкам природы, всяким там бйлкам, скворцам,
стрекозам. В траве недалеко от своей сандалии Борис Никитич увидел большого и
великолепного ярко-черного жука-рогача. Отлично бронированный, на тонких
чешуйчатых, но непримиримо стойких ножках, он открывал свои челюсти, превращая
их в щупальца. Эге, милый мой, подумал про жука Борис Никитич, увеличить тебя в
достаточной степени, и ты превратишься в настоящего Джаггернаута. Облако-занавес
в этот момент быстро явилось, прошло сквозь куст сирени, окружило собой Бориса
Никитича и тут же вместе с ним растворилось, как бы не желая присутствовать при
переполохе, который начнется, когда обнаружат неподвижное тело. Сталин между
тем в виде великолепного жука-рогача, отсвечивая сложенными на спине латами,
пополз куда-то в сверкающей траве. Он ни хера не помнил и ни хера не понимал.
19 апреля 1992 г.
Москва – Вашингтон – Гваделупа – Вашингтон