37 девственников на заказ - читать онлайн книгу. Автор: Нина Васина cтр.№ 49

— Ай…

— А-а-ай, — повторяет она, вслушиваясь в себя. — А что это значит?

— Вот и я думаю. В современном языке это слово обозначает любовь — любить, но Богдан говорил, что иероглифу больше подходит более низменный смысл, каким его наделяли в древности, — завидовать, низменно желать.

— А этот? — кивает она на синий футляр.

— Безымянный. Что-то, не имеющее ничего отличительного, выделяющегося, но иногда говорят — уникальный, неповторимый, ни с чем не сравнимый.

— Я думаю, что Богдан для самоубийства взял бы безымянный нож. Вот этот, — буднично сообщает мама, тронув рукоятку ножа в синем футляре.

Смотрю на ее спокойное вдохновенное лицо и чувствую, что совершенно плыву в невесомости подступающего безумия.

— Мама! — шепчу я в страхе взлететь и никогда больше не опутать себя земным притяжением реальной жизни. — А что тогда делают ножом низменной любви?..

— Понимаешь, в этом и проблема. Этим ножом убивают.

— Проблема?..

— Да. Если бы убийца знал, он бы обязательно нашел нож ай и воспользовался бы им. Если бы Богдан хотел убить себя, он бы воспользовался ножом без имени. Но пришел человек совершенно посторонний, взял первый попавшийся нож — это был нож Мудрец. А знаешь, почему это оказался нож Мудрец? Из-за проклятия Аквинии.

— Ты что?.. Ты говорила с Богданом? Ты общалась с ним? Ты приходила сюда, когда он был жив?

— Нет. Ты же сказала, что это твой мужчина, — как я могла, — улыбается мама и нежно гладит меня ладошкой по щеке. — Нам пора. Пойдем домой — скоро придут гости.

— К черту гостей! Ты должна мне объяснить…

— Гости тебе все объяснят лучше меня. — Мама берет мою руку и силой уводит из комнаты.

— Как это — лучше? Как это — все объяснят? — спотыкаюсь я на ступеньках лестницы.

— Евфросиния, умоляю, веди себя прилично. Я очень уважаю этих людей, очень.

— Как это — прилично?..

— Не дерзи, соблюдай возрастную дистанцию.

— Возрастную?.. — Я ничего не понимала, пока мы не вошли в мамину квартиру.

В большой комнате — которая теперь, когда она живет одна, стала гостиной — сидели две женщины. Одна, совсем старуха, — я вспомнила слова мамы, что она обещала мое присутствие девяностолетней старушке, — устроилась на стуле, сидела, чопорно выпрямившись, с высоко задранным подбородком, но выглядело это несколько комично, потому что она едва доставала до пола носками ботинок со шнуровкой. Другую трудно было назвать старушкой — слишком ухожена и дорого одета, но лет шестьдесят я ей бы дала. Эта дама уютно устроилась в углу мягкого дивана и даже со стороны было заметно, что такая женщина всегда найдет самый удобный и теплый уголок, выход из любого щекотливого положения, правильную тропинку в лесу и нескольких желающих подать ей упавший веер.

— О, вы уже пришли! — обрадовалась мама, по голосу я заметила — совершенно искренне.

— Как это — пришли? — прислонилась я к притолоке, пока мама стаскивала с меня плащ. — У них что, есть наши ключи?..

— Я просила тебя не дерзить, — шепнула мама.

— Не дерзить? А кто дерзит? Я спрашиваю…

— Здравствуйте, Фло, — певучим приятным голосом обратилась ко мне женщина с дивана. Она даже встала, чтобы подойти поближе и разглядеть меня вплотную своими темными глазами. Вблизи она оказалась слишком старой и довольно высокой.

Старуха на стуле поболтала ножками, вздохнула, но не произнесла ни слова.

— А мы только что из квартиры Богдана, — зачем-то доложила мама. — Фло смотрела ножи. Те два, которые лежали в комоде.

Я ничего не понимала: зачем она говорит посторонним людям о ножах, о квартире Богдана?

— Вы принесли мой образок? — вдруг низким хриплым голосом произнесла старуха.

Я вздрогнула и, похолодев, вгляделась в нее повнимательней.

— Да, конечно. Вот он, пожалуйста. — Мама подошла к старухе и протянула ей что-то на ладони.

— Благодарствую, — прохрипела старуха.

— Давайте удобно сядем и порадуемся нашей встрече, — слишком бодрым голосом предложила мама.

Женщина с темными глазами увлекла меня за руку к дивану и посадила рядом с собой. Мама села за стол. Несколько минут тишины. Потом моя соседка восторженно заявила:

— С годами вы стали красавицей! Из вас, должно быть, вышла настоящая похитительница?

— Похитительница? — ничего не поняла я.

— Да. Мужских сердец.

— Ну что вы, — вступила мама, — она у меня такая стеснительная — к мужчине сама не подойдет, даже если он понравится. Был у нее один очень приличный молодой человек с образованием, еще в студенческие годы, — настоящая любовь, представляете, но он умер.

— Неужели? — насмешливо проскрипела старуха, и я вдруг наткнулась на ее веселый взгляд. — Неужели у вас и бальной книжечки нет, Фло?

— Что? Бальной?..

— У меня в молодости была такая книжечка, мне ее передала по наследству моя тетушка — туда записывают кавалеров на танцы. У тетушки моей было записано больше сорока кавалеров с балов, а у меня двадцать шесть.

— А у меня — тридцать один, — серьезно посмотрела на меня женщина рядом. — Я потом эту книжечку сожгла, чтобы мужа не расстраивать…

— Да… — многозначительно вздохнула старуха на стуле. — В наши времена было проще — для вальса этот кавалер годился больше, для польки — другой. Хорошие танцоры танго попадались редко. Когда твист появился, отбирать стало почти некого… А теперь такие времена — только представьте! — танцевать можно одновременно с несколькими мужчинами!

— И даже с женщинами, — вкрадчиво заметила моя соседка и вдруг слегка царапнула меня ноготком по руке. — Куда бы вы дели свою бальную книжечку, Фло, если бы она у вас была?

— Закопала бы на кладбище, — честно призналась я, изо всех сил стараясь не захохотать и не свалиться на пол в истерике.

— Это правильно, это хорошо, — кивнула старуха.

Моя ничего не понимающая бедная мама только переводила взгляд с одного лица на другое, потом не выдержала и бодро предложила:

— Давайте же знакомиться! Фло, ты не представляешь, кто…

— Я сама представлюсь, — перебила ее старуха и добавила помягче: — Если позволите…

— Вы — Аквиния Прекрасная, — успела я первой, встала, подошла к ней и наклонилась, оглядывая морщинку за морщинкой на ее раздосадованном лице.

— Вредная девчонка, — проскрипела она, тоже шаря по моему лицу выцветшими глазами. Потом сунула ручку — высохшую куриную лапку. — Всегда была вредная, еще совсем маленькая была, а уже вредная! Можешь называть меня на “ты”, заслужила…