Вокзал потерянных снов - читать онлайн книгу. Автор: Чайна Мьевилль cтр.№ 84

Милиционеры сбрасывали с крюков качающиеся и сочащиеся кровью туши свиней и коз, а затем под их рывками сорвался с потолка и весь подвесной ленточный транспортер. Волна за волной атакующие устремлялись к противоположной стене темного помещения и дальше бежали вверх по лестнице, скапливаясь на неширокой площадке. Запертая дверь в спальню Бенджамина Флекса их не задержала, ее снесли, как марлевую занавеску. В комнате сразу заняли места обочь платяного шкафа; один отстегнул со спины громадную кувалду. Тремя мощными ударами он превратил шкаф в груду щепы; появилась дыра в стене, через нее рвались треск и рев парового мотора, лилось сияние масляного светильника.

Двое милиционеров скрылись в потайной комнате.

Раздался приглушенный крик, а потом звуки тяжелых ударов.

Бенджамин Флекс, шатаясь, пролез в дыру. Он корчился и дергался, брызгал кровью на грязные стены, покрывая их радиальными узорами. Рухнул на пол, ударившись головой, и попытался ползти, бессвязно ругаясь. Второй милиционер наклонился, взял за рубашку, легко — пар куда сильнее человеческих мышц поднял и прислонил к стене.

Бен нечленораздельно бормотал и пытался плюнуть в голубую маску с темными очками сложной конструкции и респиратором. Под остроконечным шлемом она казалась ликом демона из царства насекомых.

Сквозь респиратор пошло монотонное шипение, но в нем были вполне различимы слова:

— Бенджамин Флекс, прошу в устной или письменной форме подтвердить ваше согласие вместе со мной и другими офицерами милиции Нью-Кробюзона проследовать к месту, выбранному для проведения допроса и сбора улик.

Милиционер жестоко ударил Бена о стену и с выдохом, похожим на взрыв, добавил:

— Согласие получено в присутствии двух свидетелей. Это так?

— Так, — дружно кивнули стоявшие позади двое милиционеров.

Офицер врезал Бену тыльной стороной кисти, оглушив и разбив губу. Из глаз потекли слезы, с губы закапала кровь. Человек в глухом доспехе взвалил Бена на плечо и затопал из комнаты.

Констебли, вошедшие в маленькую типографию, подождали, пока все уйдут в коридор вслед за офицером. Потом дружно сняли с поясов по большому стальному баллону и одинаковыми синхронными движениями утопили заслонки клапанов. Громоздкими двуногими носорогами милиционеры умчались вдогонку за своим командиром. В баллонах соединились кислота и порошок: шипение, неистовое пламя — занялся спрессованный порох. От двух мощных взрывов содрогнулись влажные стены.

Коридор вздыбился, из дыры вылетели бесчисленные клочья горящей бумаги, жгучие брызги типографской краски и обломки станков. Лопнул световой люк, ударил конструктивистский фонтан исковерканного металла и битого стекла. Дымящимся конфетти на окрестные улицы сыпались передовицы и опровержения. «Мы не молчим!». — гласил заголовок. «Предательство!». — восклицал другой. Тут и там мелькал логотип «Буйного бродяги»…

Один за другим милиционеры пристегивались поясными карабинами к поджидающим тросам. Дергали за торчащие из привинченных к доспехам ранцев рычаги, заводили мощные моторы и поднимались в воздух, темными глыбами возвращались в брюхо воздушного судна. Арестовавший Бена офицер крепко прижимал его к себе, и лебедка с честью выдержала нештатную тяжесть.

Над разоренной бойней плясал слабый огонек. Что-то скатилось с крыши, пронеслось в воздухе и ударилось о грязную землю. Это была голова Беновой конструкции, верхняя правая конечность осталась при ней. Рука неистово дернулась, пытаясь повернуть отсутствующий рычаг. Катящаяся голова смахивала на человеческий череп, облитый оловом. Несколько секунд продолжалась эта чудовищная пародия на движение. Дергались металлические губы, сжимались и разжимались челюсти. Через полминуты из нее вытекли остатки энергии. Стеклянные глаза повибрировали и застыли. Всё.

По этим жалким останкам скользнула тень — воздушное судно с вернувшимися на борт без потерь милиционерами медленно проплыло над Собачьим болотом, над доками, где затихали последние свирепые стычки, над парламентом, над всей громадой города и направилось к вокзалу на Затерянной улице, к Штырю.

* * *

Вначале мне тошно было среди них, среди этих людишек, среди их торопливого, тяжелого, зловонного дыхания, среди их беспокойства, сочащегося сквозь кожу, пахнущего хуже уксуса. Мне снова хотелось на холод, во мглу под рельсами, где обитают примитивные формы жизни, где они сражаются, умирают, поедают друг друга. В этой варварской простоте мне было покойно и уютно.

Но я на чужой земле, значит, у меня нет выбора.

Я вынужден смириться. Я заблудился в здешних юридических дебрях, я ничего не смыслю в статьях и параграфах, в границах, что отделяют это от того, твое от моего. Сначала я хотел подстроиться под них, я стремился обладать собой, быть хозяином самого себя, единственным и полноправным частным собственником. Каким же тяжким было внезапное открытие, что я — жертва колоссального мошенничества.

Меня обманули! Когда наступает кризис, я могу принадлежать себе не более, чем принадлежал на родине, в вечное лето Цимека, где и когда «мой песок» или «твоя вода» — понятия абсурдные, а тех, кто их озвучивает, убивают. Мое чудесное уединение было утрачено. Теперь мне нужен Гримнебулин, Гримнебулину нужен его друг, другу нужна помощь от нас. Дальше — простая математика: исключаешь общие члены и понимаешь, что тебе тоже нужна помощь. Чтобы спастись, я должен помочь остальным.

Я спотыкаюсь. Я не должен упасть.

Когда-то я был обитателем неба, и оно меня помнит. Если забраться на верхотуру и высунуться из окна, ветер будет щекотать порывами и потоками из моего прошлого. И я почую проносящихся мимо хищников, почую их добычу в завихрениях атмосферы.

Я подобен ныряльщику, потерявшему акваланг.

Можно смотреть через стеклянное дно лодки и видеть морских тварей, живущих у поверхности и в темной пучине; можно следить за их движениями и даже как будто ощущать давление подводных течений, — но все это далеко, все искажено, полускрыто, полуразличимо.

Я знаю: с небом что-то не так. Я вижу в нем косяки потревоженных птиц, они вдруг словно натыкаются на невидимое препятствие и в панике бросаются прочь. Я вижу охваченных страхом вирмов, они без конца оглядываются в полете.

В небе по-прежнему лето, небо отяжелело от жара, а еще от этих пришельцев, непрошеных гостей, которых не видать. Небо заряжено угрозой. У меня распаляется любопытство. Пробуждаются охотничьи инстинкты.

Но я прикован к земле.

Что-то разбудило Бенджамина Флекса, и это что-то было неприятным и неотвязным.

Его тошнило, кружилась голова, сжимался в судорогах желудок.

Бенджамин был привязан к креслу в маленькой стерильно-белой комнате. В одной стене — окно с инистым стеклом, ничего за ним не видать, хотя свет пропускает, — поди догадайся, что там снаружи. Над Бенджамином стоял человек в белом халате, тыкал в него длинной железкой. От железки тянулись провода к гудящему механизму.