Расследование - читать онлайн книгу. Автор: Станислав Лем cтр.№ 44

Наступила короткая пауза, заполненная тихим треском. Словно кто-то иглой скреб мембрану.

— Он так карабкался, что снова опрокинулся. Я ему приказываю, говорю, чтобы он прекратил это, но ведь он был мертв. Вначале я было подумал, что он пробудился, но он был неживой, глаза у него не смотрели, а так… он ничего не видел и не чувствовал ничего, а если бы чувствовал, не стучал бы так в эти доски, но он стучал как проклятый, поэтому не помню, что я ему кричал, а он и так и этак, зубами за этот подоконник уцепился…

Снова кто-то неразличимым, приглушенным голосом задал вопрос, разобрать можно было только последнее слово: «Зубами?»

— Да, я ему совсем близко в лицо посветил, глаза у негр мутные, ну как у снулой рыбы, а что было дальше, не знаю.

Другой, более близкий голос произнес:

— Когда вы выхватили револьвер? Вы собирались стрелять?

— Револьвер? Я выхватил револьвер? Этого не могу сказать, не помню. Я убегал? С чего бы мне убегать? Не знаю. Что у меня с глазами? Господин доктор…

Более отдаленный голос:

— …ничего нет, Уильямс. Закройте глаза, вот теперь хорошо, теперь вам будет лучше.

Женский голос, из глубины:

— Ну вот и все, вот и все.

Снова задыхающийся голос Уильямса:

— Я не могу так. Разве я… разве уже конец? А где моя жена? Ее нет? Почему? Она здесь? Что мне инструкция, если в инструкции о таких вещах ни слова…

Послышались отголоски короткого спора, кто-то громко проговорил:

— Ну, достаточно!

Но вторгся другой голос:

— Уильямс, вы машину видели? Фары машины?

— Машины?.. Машины? — повторил протяжным, невнятным голосом Уильямс. У меня стоит перед глазами, как он этак раскачивался с боку на бок, а сделать ничего не мог и стружки за собой… тащил, я смекнул бы, если бы увидел веревку. Но веревки там не было.

— Какой веревки?

— Рогожа, нет? Веревка? Не знаю. Где? Эх, кто такое видел, тому свет не мил, ведь такого быть не может, правда, господин комиссар. Стружки — нет. Солома… не… удержится…

Длительная пауза, нарушаемая треском и неразборчивыми отзвуками, словно в отдалении от микрофона несколько человек вели шепотом ожесточенный спор. Короткий горловой спазм, звук икоты и неожиданно огрубевший голос:

— Я все отдам, а мне самому ничего не надо. Где она? Это рука? Ее рука. Это ты?

Снова скрежет, стук, словно передвигали что-то тяжелое, звук лопнувшего стекла, короткий звук выпущенного газа, резкий треск и сказанные оглушительным басом слова:

— Ну ты, выключай. Конец!

Шеппард остановил бобины, пленка замерла. Он возвратился за стол. Грегори сидел сгорбившись, всматриваясь в побелевшие костяшки своей руки, вцепившейся в подлокотник. Он забыл о Шеппарде.

«Если бы я мог все повернуть вспять, — подумал он. — Хотя бы на несколько месяцев назад. Мало? На год? Глупость. Мне не выкрутиться…»

— Господин инспектор, — неожиданно сказал он, — если бы вы выбрали другого, не меня, возможно, сегодня виновный был бы уже в камере. Вы меня понимаете?

— Возможно. Продолжайте, пожалуйста.

— Продолжать? В учебнике по физике, в разделе об оптических обманах, был рисунок: можно увидеть либо белую вазу на черном фоне, либо два черных человеческих профиля на белом фоне. Мальчишкой я думал, что настоящим должно быть лишь одно изображение, да не мог определить, какое именно. Разве это не смешно, господин инспектор? Вы помните нашу беседу в этой комнате о порядке? О естественном порядке вещей. Такой порядок, как вы тогда сказали, можно имитировать.

— Нет, это ваши слова.

— Мои? Возможно. А если все не так? Если имитировать нечего? Если мир не разложенная перед нами головоломка, а всего лишь бульон, где в хаотическом беспорядке плавают кусочки, иногда, по воле случая, слипающиеся в нечто единое? Если все сущее фрагментарно, недоношено, ущербно, и события имеют либо конец без начала, либо середину, либо начало? А мы-то классифицируем, вылавливаем и реконструируем, складываем это в любовь, измену, поражение, хотя на деле мы и сами-то существуем только частично, неполно. Наши лица, наши судьбы формируются статистикой, мы случайный результат броуновского движения, люди — это незавершенные наброски, случайно запечатленные проекты. Совершенство, полнота, завершенность — редкое исключение, возникающее только потому, что всего неслыханно, невообразимо много! Грандиозность мира, неисчислимое его многообразие служат автоматическим регулятором будничного бытия, из-за этого заполняются пробелы и бреши, мысль ради собственного спасения находит и объединяет разрозненные фрагменты. Религия, философия — это клей, мы постоянно собираем и склеиваем разбегающиеся клочки статистики, придаем им смысл, лепим из них колокол нашего тщеславия, чтобы он прозвучал одним-единственным голосом! А на деле это всего лишь бульон… Математическая гармония мира — наша попытка заколдовать пирамиду хаоса. На каждом шагу торчат куски жизни, противореча тем значениям, которые мы приняли как единственно верные, а мы не хотим, не желаем это замечать! На деле существует только статистика. Человек разумный есть человек статистический. Родится ли ребенок красивым или уродом? Доставит ли ему наслаждение музыка? Заболеет ли он раком? Все это определяется игрой в кости. Статистика стоит на пороге нашего зачатия, она вытягивает жребий конгломерата генов, творящих наши тела, она разыгрывает нашу смерть. Встречу с женщиной, которую я полюблю, продолжительность моей жизни — все решит нормальный статистический распорядок. Может быть, он решит, что я обрету бессмертие. Ведь вполне понятно, что кому-то достанется бессмертие, как достаются красота или уродство? Так как нет однозначного хода событий, и отчаяние, красота, радость, уродство — продукт статистики, то она определяет и наше познание, которое есть слепая игра случая, вечное составление случайных формул. Бесчисленное количество вещей смеется над нашей любовью к гармонии. Ищите и обрящете, в конце концов всегда обрящете, если будете искать рьяно; ибо статистика не исключает ничего, делает все возможным, одно — менее, другое — более правдоподобным. История — картина броуновских движений, статистический танец частиц, которые не перестают грезить об ином мире…

— Может, и Бог существует время от времени? — подал негромкую реплику Шеппард. Подавшись вперед, он отрешенно слушал то, что Грегори, не смея поднять глаз, с трудом выдавливал из себя.

— Возможно, — равнодушно ответил Грегори. — А периоды его отсутствия весьма продолжительны, не правда ли?

Он встал, подошел к стене и невидящими глазами принялся всматриваться в какую-то фотографию.

— Возможно, и мы… — начал он и замялся. — И мы возникаем только время от времени. Подчас мы просто исчезаем, растворяемся, а потом внезапной судорогой, внезапным усилием, соединяя на минуту распадающееся вместилище памяти… на день становимся собой…