Великий Сатанг - читать онлайн книгу. Автор: Лев Вершинин cтр.№ 89

Это было. С ним? Со мной. Давно? Не очень.

Врасхлест:

…гул бумерангов, свист стрел, протяжный шелест клинков; люди кидаются со всех сторон; странные люди: они убивают его, но не хотят убивать; и он оставляет их в живых, уложив на землю лицом вниз; а они ползут к его ногам, гордые могучие люди, и молят: «А-Видра! Прикажи!!!»…

Это было. Со мной? Да. Когда? Тогда же.

Врастяжку:

…тягучий взгляд грузного старика, складчато колышущегося в никелированном кресле; взгляд изучает, давит, сгибает; таким взглядом не имеет права обладать калека; но это не просто калека, это Высшая Власть, и нет необходимости размышлять, почему власть парализована; «У вас отличный послужной список, майор… Думаю, нет нужды напоминать вам о том, что такое присяга?»; нужды нет, он помнит…

Удушье.

Человек не умер еще; он изгибается на сером, пытаясь вобрать в легкие хоть глоток серого, и никак не может; он очень силен, и он борется со смертью изо всех сил, но разве под силу кому одолеть всесильную, если уж закогтила?

Бейся не бейся — осилит.

Раскаленные крючья рвут грудь изнутри, расплавленная смола заливает гортань снаружи, разъяренные кошки вопят меж висков; сознание сдается, и воля меркнет, могучее тело покорно расслабляется, подчинившись уже свершившемуся, и человек блаженно отдается мутной волне покоя, уносясь вдаль…

В яркую, ясную, явную, ярую даль…

В ярую даль…

В ярь… даль…

В… Я… Р… Г… Д… А… Л…

– Въяргда-а-ал! — захлебывается далеко позади, за чертой, безнадежный зов угасающей жизни, боящейся угасать.

Смерть.

Человек открывает глаза.

Тьма.

Он наг. Напротив — светлый круг, выхватывающий часть грубодельного стола. Густая чернь резко очерчивает грань белизны, не расплываясь серым на стыке.

За столом — Старый.

– Ты вернулся, — говорит он бесстрастно. — Спрашивай, человек!

Обнаженный не медлит с вопросом:

– Въяргдал — кто?

Отвечающий не задумывается:

– Ты. Был, пока не умер. Теперь он мертв. А ты жив.

– Кто — я?

– Земля уже назвала тебя. Имя тебе…

Не звуком — образом приходит знание.

…мягкое, душистое, то, в чем жизнь: хлеб.

…звонкое, сладкое, то, в чем смысл: победа.

…темное, тайное, то, в чем суть: судьба.

Вот оно: хЛЕБ… поБЕда… суДЬба!

– Имя тебе — Лебедь.

И человек согласно склоняет голову.

– Почему я умер?

– Потому умирает Земля.

Снова — сон наяву:

…подернутый серым, медленно изгнивает заживо лес, тот самый, где поют по весне глухари; косолапый, пьяно шатаясь, бредет сквозь кустарник, и поределая шкура его отливает тусклой гнилой серью; и Хозяин, понуро сгорбившись на пеньке, закрыл мохнатый лик четырехпалыми лапами, ожидая конца…

…присыпанное серым, тягучее, иссыхает озеро, то самое, где рыбачил на заре; гноящаяся тина заткала некогда прозрачную гладь, рыбы вязнут, пытаясь выпрыгнуть в серый воздух; и Водяной дед, бранясь, рвет тину перепончатыми щупальцами, тщась вызволить хвостатых дев, но не может, и злится, и пытается гнать бессильную волну, осыпаясь сухой тусклой чешуей…

Что это?!

– Для чего я умер?

– Для того, чтобы прийти и увидеть, — отзывается Старый, и голос его скорбен.

– Увидеть — что?

– Нас…

Круг света распахивается вширь.

Широкий стол перед Лебедем. А за столом — и влево, и вправо, теряясь в неизмеримой дали, — нелюди и люди.

Все они здесь: и Старая, и Крылатый, и лесной Хозяин, и Водяной дед, и иные, вовсе незнакомые, к Старому на огонек не забредавшие — это нелюди. Люди же подальше сидят, отсюда и не разглядеть лиц.

Все они здесь, и все глядят на него.

Неотрывно.

Молча.

Ожидающе.

– Для чего я жив? — гулко спрашивает Лебедь, и эхо обегает безмерность, распугивая снующих в высоком тумане крылатых тварюшек, то черных, то белых.

Это Невидимые. Но сейчас и они зримы.

Они и откликаются:

– Для того, чтобы спасти Землю.

Хор мелодичных голосов слаженно-звонок.

Нет. Это не хор. И не голоса.

Это — Голос.

– Почему — я? — вновь спрашивает Лебедь и сам себя поправляет: — Почему я жив?

Старый распахивает двусветно сияющие глаза.

– Потому что лишь тебе это под силу. Любовь Земли и Мощь ее вместе поручились за тебя, человек!

Двое, покинув стол, приближаются к тому, кто получил имя.

Женщина молода. Лицо ее прекрасно, хоть и подернуто вуалью тумана. Короткая юбка не скрывает округлых коленок, и тугая крепкая грудь под тонкой, ничего не прячущей тканью колышется в такт шагам.

– Ты справишься, Ярик!

И память Въяргдала, еще не угасшая до конца, срывается с уст Лебедя детски удивленным вскриком:

– Тетя Катя!

Улыбка ее полна нежности. И голос исполнен веры.

– Скажи людям Земли, что она любит их!

Мужчина сед. Но движения его тигрино-плавны, два меча изящно поддеты под широкий кушак, и складки украшенного драконами кимоно почти не колеблются, когда он идет сквозь искристый туман.

– Ты справишься, сэмпай!

И память Въяргдала, взбудораженная изумлением, вылетает из груди Лебедя юношески ломким баском:

– Мастер!

Черты седого неподвижны. И в словах не звучит сомнение.

– Скажи людям Земли, что она просит защиты!

– Ты справишься, милок! — шепелявит Старая издалека.

– Ты справишься! — подтверждает Крылатый.

– Справишься! — шипит Пернатый Змей.

– Справишься! — подпевает ему Шестирукий.

И эхо многих множеств, людских и нелюдских, кружится и рокочет вдали и ввыси:

– Справишься! Справишься! Справишься!

– А мы будем рядом с тобой! — заключает Старый.

И все смолкает.

Нет больше Обители.

На серой траве умирающего мира, у ворот с покосившимися фигурными створками, ржут кони, плотно навьюченные тюками. Из плохо зашнурованных мешков торчат края расписных досок.

Двое стоят друг против друга.

На одном — потная, запыленная военная форма, тяжелые десантные ботинки, кепи с кокардой в виде кленового листа.