Все о жизни - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Веллер cтр.№ 135

А коли мы в этом разобрались, то уместен вопрос: если достаточно разумный человек все это понимает, то на кой черт он сам осложняет и ухудшает себе жизнь, тратя ее вместо позитивных целей, удовольствий и обретений, на то, от чего не получит ничего хорошего – на месть?

Вот великий Талейран, при всех своих пороках, был напрочь лишен мстительности. И это сильно облегчало ему жизнь. Он не портил себе нервы, держа в памяти причиненное ему зло и лелея планы отмщения (а нервы у него были стальные). Он всегда стремился вперед и вверх, не отвлекая напрасно время, силы и средства на месть, которая никак не помогала бы ему достигать целей. Он не умножал местью количество своих врагов. Он был прагматик, и все его поступки были рациональны и целесообразны. При этом он был знаменитейший и величайший в истории предатель и, при всей своей власти и богатстве, весьма презираемый человек. Человек без чести. «Грязь в шелковых чулках!» – как прилюдно бросил ему в лицо Наполеон.

Месть как защита чести – это отдельный разговор. Что такое месть вообще? В основном – причинение ответного зла. И не очень важно, каковы будут последствия. Причинение зла здесь есть ценность самодовлеющая, достаточная. Почему все приличные религии, от буддизма до христианства, месть категорически не приемлют.

У тебя украли – ты избил. Тебя избили – ты ему переломал трубой кости. Соблазнили жену – ты его убил. Убили неправедно близкого – лично казнил убийцу страшной смертью. Здесь все понятно. Зло за зло. Кроме одного: тебя поймали и впаяли здоровенный срок каторги. И раскаиваешься ты только в одном: что попался. Совершенное тобой ты воспринимаешь как справедливое и правильное. А закон в данном случае к тебе несправедлив. Такие дела. Допустим. Так вот: на кой черт ты идешь на заведомые неприятности? Тебе их до этого мало было? А – нутро горит, спать не можешь, изводишься, худеешь от ненависти, и месть делается главной задачей жизни. Ух ты.

На уровне ощущений произошло следующее. Чье-то действие причинило тебе сильнейшие отрицательные ощущения. Эти отрицательные ощущения направлены на того, кто послужил их причиной. От этих отрицательных ощущений центральная нервная система стремится избавиться. А для этого, «рассуждает» она, надо устранить их причину. Устранить врага, ликвидировать.

А если враг случайно утонет в бассейне? Это хорошо, но не совсем. Потому что лучше и правильней было бы утопить его самому, чтоб знал, кто его топит и за что.

Тебе мало того, что враг просто перестанет жить. Тебе надо продемонстрировать себе и ему, что ты – сильнее, главнее, что ему не сошло с рук, ты скрутил его в бараний рог.

На уровне моральных категорий – тебе необходимо, чтоб восторжествовала справедливость, то есть твои представления о том, как должна быть устроена жизнь, чтоб в ней все было хорошо.

Гм. Но человеческие представления о справедливости бывают весьма несовершенны. Как сообщил один воинственный масаи, «когда у меня угоняют скот – это плохо; а когда я угоняю скот – это хорошо». Представления о справедливости сильно зависят от личности представляющего: его разумности, эгоизма, темперамента, социальной роли, как он ее себе представляет. Хулиган оскорбит прохожего, получит оскорбление в ответ, даст по морде, огребет сдачи, – и начнет мстить! За что?! За то, что его оскорбили. Что он оскорбил – это не считается, он крутой, ему и полагается всех оскорблять, а им – молчать в тряпочку. А о чем думает избитый прохожий? – как сладко и замечательно было бы пристрелить гада, да пистолета нет и жизнь себе поломаешь. Долго мечтает, потом успокаивается.

Не станет мстить прохожий (за реедким-редким исключением) – у него дел много, ему вся его жизнь дорога, и так есть за что себя уважать… и живет дальше с унижением. А у хулигана дел мало, он рисковый, ему мало чего есть терять в этой жизни, а уважает он себя прежде всего за то, что любому может явить свою крутизну, оскорбить, ударить, и чтоб все молчали! Боятся – значит, уважают, значит я значительнее их. Батюшки-светы: да хулиган по сравнению с благонамеренным прохожим выходит идеалист: он готов ради каких-то своих представлений о жизни рисковать свободой и даже самой жизнью, а порядочный гражданин не готов. Как же так?..

Вот какая штука, братцы-новобранцы. Какое бы зло тебе ни причиняли – от мимолетного уличного оскорбления или начальственного высокомерия до доноса в органы или убийства любимого человека – тут всегда есть общий знаменатель, это для тебя сводится в итоге к одному. У тебя отбирают, нагло, силой, незаслуженно, часть твоей жизни – будь то вещественные блага, или ее внутреннее пространство, или круг любимых людей, или вообще счастье, или самоуважение. Обидчик нарушил или разрушил твою жизнь, явил себя властелином над тобой – и продолжает жить. Вы столкнулись в жизни, и он оказался значительнее тебя в этом столкновении.

А жизнь твоя – это то, что ты о ней думаешь, и то, что ты при этом ощущаешь. И могло от обиды не измениться в твоей жизни ничего, кроме одного – ты был человеком, и вдруг стал дерьмом. Нет, не целиком, не в главном, но ложка дегтя портит бочку меда. Достаточно и того, что ты оказался в чем-то и насколько-то дерьмом.

Кто хочет быть дерьмом – два шага вперед и поднять руку.

И дело не в том, что тебя уговаривают: «Будь умнее, не связывайся, пойдем отсюда». Что тебе толку с твоего ума, если он здесь и сейчас – значительнее тебя? На черта быть умным, чтобы чувствовать себя дерьмом.

Мстя, ты являешь ему свою значительность, свою волю. И никому на свете это не надо, кроме тебя самого. Чтоб ощущать себя человеком.

Здесь возникает соблазн объявить месть свойственной только человеку, с его стремлением к самореализации и самоутверждению. Но добросовестность заставляет отметить, что это отнюдь не только «человеческое, слишком человеческое». Разные животные, от маленькой кошки до большого слона, могут быть весьма злопамятны и мстительны. Претерпев незаслуженную обиду, слон может выжидать удобного случая месяцами и годами, и при первой возможности воздаст обидчику: треснет, придавит, обрушит что-нибудь на голову. У кошки возможностей меньше, но изорвать что-то, украсть, а пуще всего – написать в важное место, типа обуви или подушки, это всегда пожалуйста. Причем отлично знает, что она сделала, от хозяина укрывается и добра в ближайшее время не ждет. Ну уж а обезьяна – эта может вытворить что угодно, и удовлетворенно потом скалится и ухает: вот так-то.

Это что? Во-первых, это протест: мне что-то не нравится, я этого не заслужил, и теперь я тоже сделаю тебе то, что тебе не нравится. Во-вторых, это тоже своего рода самоутверждение: я тоже кое-что могу, не думай, что можешь безнаказанно делать со мной то, чего я не хочу. В-третьих, это вид реакции самосохранения вида: лучше не обижай меня – может, со мной ты и справишься, но это тебе кое во что обойдется, в следующий раз задумаешься с другим слоном или с другой кошкой, стоит ли так делать.

Так что в мести человеческой всегда можно вычленить рудиментарный праэлемент целесообразности: никто не смейте так поступать, суки, никогда, иначе вот что может быть: и сам подохну, но уж ему-то кишки по кустам размотаю.