Оборотень - читать онлайн книгу. Автор: Фридрих Незнанский cтр.№ 90

— Как же, враги всегда бывают. Но таких, каких вы имеете в виду, конечно, не было.

— А семья какая?

— Семья обыкновенная: отец — бывший инженер по бурению. Мать — бухгалтер.

— Ты говорила, у нее прадед работал садовником у Айвазовского.

— Верно. Прадед работал садовником у художника Айвазовского. Родители ее живы, да вы и сами до этого уже докопались. У них сейчас сложная ситуация. Их племянник, двоюродный брат Алены, тоже, кстати, мой ученик, требует, чтобы они переписали на него дом.

— Что он за человек? — насторожился Турецкий.

— Пьет. Когда в школе учился, все было нормально. А как вернулся из армии, стал спиваться. Ну ладно, просто бы выпивал, с вами, мужчинами, это случается. А то ведь все с какими-то дурными компаниями. А с домом — понятное дело: стоит на него переписать — он их сразу в богадельню, а сам дом продаст и тут же пропьет. Хотя уж лучше в богадельню, чем с его компаньонами один кров делить. — Алена была их единственная дочь?

— Как ее не стало, они вмиг одряхлели, а так держались молодцом. Она-то их все уговаривала в Москву перебираться или хотя бы в Подмосковье. Да тут ведь дом, хозяйство, жалко как-то бросить. А там — разве они видели бы ее больше? Разве что самую чуть. Я у нее однажды гостила два дня, посмотрела на ее режим дня — скажу вам, работа на износ. С утра до позднего вечера, и все на нервах. Про Левкины планы, своего двоюродного брата, она, скорее всего, и не догадывалась. Он, кстати, недавно в Москву ездил, или собирался съездить, чтобы Алена подписала отказную от наследства. Не знаю, что он ей такое собирался наговорить… Они же, алкоголики, реальность воспринимают неадекватно. Последний год он вообще нигде не работал, а теперь и вовсе — всю свою компанию поселил у Алены в доме.

«Его проверить прежде всего», — подумал Турецкий.

— Вы обещали показать сочинения и письма Алены. — Он решил отработать версию всесторонне.

— Да-да, увлеклась рассказом. Они у меня здесь, — немедленно откликнулась Тамара Игоревна.

И через несколько минут на круглом столе лежали листочки из школьных тетрадок со слегка выцветшими чернилами.

Как и на обратной стороне фотографий, на каждом листочке рукою Тамары Игоревны был написан год. И теперь она подавала их, так сказать, ретроспективно.

«Сочинение ученицы 6 «А» класса Ветлугиной Лены на тему: «О чем я больше всего мечтаю», — прочитал Турецкий на первом. — Больше всего я мечтаю о том, чтобы все люди были счастливы, жили долго и радовали друг друга. Когда я была маленькая, я часто болела и меня заставляли подолгу лежать в кровати. Я чувствовала себя очень одинокой, потому что ко мне никто не приходил, а родители были на работе. И поэтому я мечтаю, чтобы у каждого человека были добрые и веселые друзья, чтобы он никогда не чувствовал себя одиноким в жизни».

— Мне кажется, для шестиклассницы это нормально, — и Турецкий вопросительно посмотрел на Тамару Игоревну.

— Обычно. В этом возрасте девочки чаще хотят облагодетельствовать мир, а мальчиков заботят собственные интересы. Мысль о переустройстве мира к ним приходит позднее.

«Лучше бы и вовсе не приходила», — подумал Турецкий.

— Алена, как я вам уже сказала, стала проявляться как личность через год-полтора. Она писала такие сочинения, что мне порой становилось страшно: неужели в столь невзрослой девочке вмещается так много и скорби, и боли за человечество. Ее сочинениями у нас зачитывались многие педагоги, а в гороно даже несколько раз за них перепадало. Тогда, если помните, от молодых людей требовали жизнерадостности, поверхностного оптимизма, а у нее — такая глубокая вдумчивость в понимании людских характеров.

— Тетя ее возила в Симферополь в педагогический институт.

— Она училась в Симферополе? — удивился Турецкий. Насколько он помнил, всюду значилось, что Ветлугина закончила факультет журналистики МГУ.

— На первом курсе она училась в Симферополе. И если бы ее не сманил тот москвич, он тогда был уже известным журналистом, — верно, помните передачи по телевидению о заповедниках, об экологии, — она бы так педагогический и закончила.

— И осталась бы жива, — вставила подмосковная докторша.

— Я думаю, что у нее была бы другая жизнь, — подтвердила Тамара Игоревна, — хотя тоже незаурядная. Учительницей она была бы, конечно, необыкновенной.

— Кто же ее сманил в Москву? — спросил Турецкий, хотя сам-то уже догадывался кто.

— Как раз вспомнила его фамилию, — обрадовалась Тамара Игоревна. — Мальчевский. Да, Кирилл Мальчевский. Отчество, простите, не помню. Я его видела всего лишь раз. Мужчина видный, к тому же известный журналист, он и увлек девочку. Не знаю, как у них там развивались отношения дальше. Когда я у нее гостила, эта фамилия ни разу не звучала. Но вы, я надеюсь, проверили на всякий случай?

Турецкий вспомнил беседу с гражданкой Кандауровой и кивнул утвердительно:

— Кирилла Георгиевича Мальчевского мы уже проверили. Он здесь ни при чем.

Тамара Игоревна замолчала и неожиданно взглянула на Турецкого и сказала:

— У меня есть для вас еще кое-что.

Она ненадолго отлучилась в другую комнату и скоро вышла с большим заклеенным конвертом.

— Даже не знаю, как вам и сказать. Да и возможно ли, чтобы к этому прикасались посторонние руки. Здесь ее дневник.

Она надорвала конверт и вынула из него другой, чуть поменьше. На нем было написано: «Дневник Алены Ветлугиной. Доверяется Тамаре Игоревне Хорошевой на сохранение. Вскрыть только после моей смерти».

— Какое это время? — напрягся Турецкий.

— Тогда же. Я специально его вложила в другой конверт, потому что эта надпись меня пугала. И видите, она оказалась роковой. Я понятия не имею, что там написано. Девочка перед самым отъездом в Москву пришла ко мне и вручила.

— И с тех пор он так и лежал?

— Алена жила в общежитии и, видимо, не хотела, чтобы чьи-то любопытные пальцы листали ее дневник. Потом, после университета, возможно, уже выросла из него и забыла. Да, он так у меня и лежал. Не знаю, правильно ли я делаю, что даю его вам, — повторила она, — но, быть может, именно это и даст полезную информацию.

— Спасибо, Тамара Игоревна, — сердечно сказал Турецкий. — Я смогу сейчас его почитать в комнате?

— Да-да, для этого я вам его и дала.

Турецкий пошел в комнату, выделенную для него, сел за небольшой столик и быстро перелистал общую тетрадь в белой картонной обложке, исписанную крупным округлым почерком. Это был дневник влюбленной восемнадцатилетней девушки.

Какие только бумаги не приходилось ему читать! И все же при чтении этого дневника он испытывал некоторую неуютность, так же как по-прежнему испытывал дискомфорт, изучая труп, если этот труп был трупом обнаженной женщины.

«Весь вечер мы ходили вдоль моря, и Он читал мне стихи. Он читал их не переставая. Некоторые я узнавала, другие слышала в первый раз, но все они звучали в моей душе как близкая, любимая музыка. Он читал стихи, а я смотрела на него и любовалась им» — так начинался Аленин дневник, и поначалу в нем не было никаких чисел, месяцев, года.