Несбывшаяся весна - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 95

– Ну хоть зачем тебя в ту подворотню понесло, помнишь? – безнадежным голосом спросил Храмов, не замечая, что перешел на «ты». Поляков чуть поморщился, но ничего – стерпел. – Может, заметил там что-то подозрительное?

– Да говорю же, что нет! – уже сердито проговорил Поляков. – Я и не заходил туда.

– Тебя нашли лежащим в сугробе в подворотне. Шага три от входа.

– Ну, может, меня подстрелили на улице и заволокли туда, когда упал.

– Не получается, – покачал головой Храмов. – Если бы ты упал на улице, ударился бы головой о наледь. Хоть какой-то след остался бы, а вернее, ты расшиб бы лоб. Сотрясение мозга могло быть. Ничего подобного. Но у тебя шинель справа была запачкана известкой, да и волосы – тоже. Значит, тебя после выстрела шатнуло вправо, и ты, падая, крепко обтер головой и плечом стенку подворотни. Она в незапамятные времена была побелена, остатки извести там еще сохранились, их ты на себя и принял, когда навалился на стену. Потом соскользнул в сугроб. Лежал лицом вниз, когда тебя нашли.

– Кто? – быстро спросил Поляков.

– Шумилов Северьян Прокопьевич, бывший рабочий с «Красной Этны», и его соседки, Русанова и Аксакова. Аксакова и Шумилов слышали выстрел, когда стояли в подъезде и разговаривали. Аксакова только что вошла в дом, Шумилов собирался выйти покурить. Остановились, тут и раздался выстрел. А Русанова из своего окна фактически видела, как в тебя стреляли. Видела силуэт мужчины в шинели и фуражке. Видела, как мужчина покачнулся и упал после того, как у него за спиной что-то вспыхнуло и грохнуло.

– Вспыхнуло и грохнуло, – задумчиво проговорил Поляков. – Ну, Русановой могло и померещиться. Я так вот не припоминаю, чтобы заходил в подворотню…

– А мне кажется, что у тебя просто провал в памяти, если не что-то похуже, а Русановой-то как раз ничего не померещилось.

– Ну ладно, – устало проговорил Поляков. – Пусть так. Пусть я туда заходил. Может быть, у меня была в том нужда.

– Какая? – так и подался к нему Храмов.

– Естественная! – прошипел Поляков. – Шел, шел, захотел отлить, свернул в подворотню… С тобой такого никогда не случалось?

Храмов не заметил, что Поляков тоже перешел с ним на «ты». А Поляков подумал, что так даже удобней – на «ты».

– Случалось, – согласился Храмов. – Только в меня за это не стреляли.

– А мне не повезло, – проворчал Поляков. – Может, дворник шибко возмутился?

– Сдурел, какие в наше время дворники? – искренне удивился Храмов. – А кстати, как ты вообще оказался на Фигнер? Ты ведь живешь на Грузинской. Чего тебя понесло невесть куда?

– Да ну уж, невесть куда! Скажешь тоже! Прошвырнулся немного по Звездинке, потом по Дзержинского, только начал поворачивать по Фигнер на Свердловку, а тут…

– Что? – резко спросил Храмов.

– Ну, это… не помню дальше.

– Ладно. Не помнишь, – покладисто кивнул Храмов. – Не помнишь так не помнишь. А скажи, ты никого не заметил, кто бы прямо перед тобой зашел в подворотню?

– Да вроде не видел никого, – ответил Поляков, для начала очень натурально изобразив раздумья. – А что такое?

– Да то, что Аксакова, та, что тебя потом нашла, вошла в свой подъезд минуты за три, максимум – за пять до того, как в тебя выстрелили. Ты не видел, как она входила? Одна она была или нет?

– Не видел я никого, – буркнул Поляков.

– Странно, – пожал плечами Храмов. – Потому что она тоже «прогуливалась» после дежурства. И тоже шла в обход, по Звездинке, потом по Студеной и по улице Дзержинского, хотя обычно идет домой от госпиталя дворами до Свердловки. Вы как будто сговорились с ней в тот вечер прогуляться. Правда?

– Нет. Неправда, – твердо сказала Поляков.

И отвел глаза, посмотрел на тумбочку.

Сегодня он уже мог чуть поворачивать голову. Самую капельку, но все же видел герань. И первое, что сделал, проснувшись, на нее посмотрел. Герань осыпалась. Лепестки горкой валялись на тумбочке, а на зеленых веточках оставались две-три нераспустившиеся красные почки.

В палату вошла сестра – очень хорошенькая брюнетка с синими глазками. То, что она именно брюнетка, легко мог увидеть каждый, потому что косая челка была выпущена из-под накрахмаленной косынки. Глазки же ее синие мгновенно начали кокетливо косить при виде Полякова. В принципе Поляков привык, что подобным же непостижимым образом начинали вести себя глаза буквально всех молодых женщин, которые только попадались ему на жизненном пути («Кроме одной, – немедленно уточнил он для себя, – кроме одной!»), и давно перестал обращать внимание на это явление.

– Доброе утро, товарищ майор! – весело сказала сестра. – Я сестра Евсеева, но меня все зовут просто Валечка. Проснулись? Суденышко желаете? Я сейчас пришлю санитарку. А потом умываться и завтракать, да? С непривычки трудно будет кушать лежа, но я вас покормлю сама. Как маленького мальчика, да? – игриво блеснула она глазами.

– Цветы, – прервал ее Поляков, который всякий дамский штурм унд дранг просто на дух не переносил, – они…

– Откуда здесь мусор? – возмутилась Валечка. – Надо немедленно убрать! Санитарка! – крикнула она. – Здесь нужно убрать. Что за свинарник тут развели?!

Поляков посмотрел на нее с некоторым любопытством. Не то чтобы он часто лежал в больницах (впервые в жизни, сказать по правде), но все же бывал в них, навещая приятелей, читал что-то о больницах в книжках, Вересаева, там, или Чехова, и твердо запомнил, что там к персоналу обращались несколько иначе. Сестер – да, их звали просто «сестра», «сестричка». Но просто так кричать – «санитарка»!.. Тем более что Валечка видит ее в палате, ту санитарку. Тем более что знает, как ее зовут. Синеокая красотка не больно-то вежлива. А впрочем, дело не в том. Похоже, она недолюбливает санитарку, вот и не хочет звать ее по имени. Ну хоть по фамилии назвала бы!

И Валечка незамедлительно исполнила его желание, заорав с нотками фельдфебеля:

– Аксакова! Ты чего там копаешься?!

Из-за простыни появилась Ольга.

– Здравствуйте, товарищ майор, – сказала тихо, но на Полякова не глядела. – Что нужно убрать?

Он ничего не успел ответить – был ошеломлен тем, какое бледное у нее лицо и какие тени под глазами. Да еще и жилка синяя у брови колотится. Кудрей не видно, косынка впивается в кожу, так туго завязана.