– Ты мне небезразличен! Мне все равно, в каком ты теле. Это
правда. Но, если быть предельно честным, этот гнусный Похититель Тел, как ты
его называешь, меня пугает. Да, пугает до мозга костей.
Он глупец и всегда сам становится причиной своего падения,
это так. Но на этот раз ты, наверное, прав. Он совершенно не стремится быть
задержанным, если вообще когда-то стремился. Он планирует долгое успешное
приключение, и ему может очень скоро надоесть «Королева Елизавета II». Поэтому
надо действовать. Теперь бери чемодан. Я чуть не умер, тащась вверх по
лестнице.
Я подчинился.
Но меня смягчили и опечалили его проникнутые чувством слова,
и я ринулся в мысленный просмотр фрагментарных картин, живописующих всякие
мелочи, какими мы могли бы заняться на большой мягкой кровати в соседней
комнате.
А вдруг Похититель Тел уже сбежал с корабля? Или именно
сегодня утром его уничтожили – после того как Мариус окатил меня таким презрением?
– Тогда мы поедем в Рио, – сказал Дэвид, направлявшийся
впереди меня к воротам. – Мы как раз успеем на карнавал. Устроим себе
отличный отпуск.
– Я умру, если придется прожить так долго! – сказал я,
обгоняя его на лестнице. – Твоя проблема в том, что ты привык быть
человеком, так как занимаешься этим чертовски долго.
– Я привык к этому уже в два года, – сухо возразил он.
– Я тебе не верю. Я уже несколько веков с интересом наблюдаю
за двухлетними людьми. Они несчастны. Они практически постоянно суетятся,
падают и плачут. Им противно быть людьми! Они уже понимают, что это
своеобразная злая шутка.
Он засмеялся про себя, но не ответил. И не смотрел на меня.
Когда мы вышли к парадному входу, нас уже поджидало такси.
Глава 20
Перелет стал бы для меня очередным кошмаром, не устань я
настолько, что сразу заснул. С момента моего последнего отдыха – сна в объятиях
Гретхен – прошло полных двадцать четыре часа, и я заснул так крепко, что, когда
Дэвид разбудил меня для пересадки в Пуэрто-Рико, я плохо соображал, кто мы
такие и чем занимаемся, и на один странный момент мне показалось вполне
нормальным болтаться в этом огромном тяжелом теле в состоянии растерянности и
бездумного подчинения командам Дэвида.
Это был транзитный рейс, и мы не выходили из терминала. А
когда наконец приземлились в маленьком аэропорту Гренады, меня удивило густое и
восхитительное карибское тепло и блестящее сумеречное небо.
Казалось, мягкий, ароматный, обвевающий ветерок,
приветствовавший нас, изменил весь мир. Я порадовался, что мы совершили набег
на новоорлеанский магазин на Кэнал-стрит, потому что плотная твидовая одежда
здесь никуда не годилась. Пока наше такси тряслось по узкой неровной дороге,
доставляя нас к отелю на пляже, я зачарованно рассматривал роскошный лес
вокруг, большие красные гибискусы, цветущие за каждой изгородью, грациозные
кокосовые пальмы, склоняющиеся над крошечными полуразрушенными домишками на
холме, и мечтал увидеть их не безнадежно мутным ночным смертным взглядом, но в
лучах волшебного утреннего солнца.
Вне всякого сомнения, в том, что мое превращение состоялось
на злобном джорджтаунском холоде, присутствовал элемент наказания. Но,
вспоминая обо всем – о красивом белом снеге и о тепле домика Гретхен, я не мог
жаловаться искренне. Однако только этот карибский остров представлялся мне
реальным миром, созданным для настоящей жизни; и я, как всегда со мной
бывало на этих островах, подивился, как они, такие прекрасные, такие теплые,
могут быть такими бедными.
Бедность видна повсюду: бессистемно разбросанные деревянные
дома на сваях, пешеходы на обочинах дорог, старые ржавые автомобили и полное
отсутствие каких бы то ни было признаков благополучия… Для приезжего все это
могло сойти за экзотику, но для коренных жителей, так и не скопивших денег,
чтобы покинуть остров хотя бы даже на один день, это были свидетельства тяжелой
жизни.
Вечернее небо приобрело густой блестяще-синий отлив, как
часто бывает в этих краях, светящийся, как в Майами, а мягкие белые облака на
дальнем краю моря создавали привычную для этих мест чистую и прекрасную
панораму. А ведь это лишь маленькая часть Карибского моря. И зачем я вообще
забредаю в места с каким-либо иным климатом?
Отель оказался пыльным, запущенным домиком для гостей,
покрытым белой штукатуркой, одним из множества подобных строений под ржавыми
жестяными крышами. Весьма немногие англичане знали о нем; здесь, в беспорядочно
пристроенном крыле старомодных комнат, выходящих на пески пляжа Гранд-Ансе,
было очень тихо. С многословными извинениями за сломанные кондиционеры и
переполненные номера – нам придется занять двухместный номер, и я чуть не
расхохотался, когда Дэвид поднял глаза к небу, словно беззвучно говорил, что
его испытания не кончатся никогда, – владелец продемонстрировал нам, что
вентилятор под потолком может создать достаточно сильный ветер. Окна закрыты
старыми белыми жалюзи. Мебель сплетена из белых прутьев, а пол выложен старой
плиткой.
Мне это показалось очаровательным, но в основном из-за
сладкого теплого воздуха и кусочка джунглей – спускавшихся по стенам здания
зарослей банановых листьев и лиан. Ах, вьюнок! Можно установить отличное
основное правило: никогда не селись в той части света, где не растут лианы.
Мы сразу же принялись переодеваться. Я сорвал с себя твид и
надел тонкие хлопчатобумажные брюки, рубашку и теннисные туфли, купленные перед
отъездом из Нового Орлеана, и, приняв решение не предпринимать физической атаки
на Дэвида, который переодевался ко мне спиной, вышел на улицу, под грациозно
изогнутые кокосовые пальмы, и направился к песку.
Ночь была спокойной и тихой. Ко мне вернулась вся моя любовь
к Карибам, а также болезненные и благословенные воспоминания. Но я мечтал
увидеть эту ночь моими прежними глазами. Я жаждал видеть, что происходит в
сгущающейся тьме и в тенях, окруживших раскинувшиеся вокруг холмы. Я желал
настроить свои сверхъестественные уши и поймать тихие песни джунглей, на
вампирской скорости побродить по горам с другой стороны, отыскивая тайные
ущелья и водопады, – но это было доступно лишь Вампиру Лестату.
Мои открытия вызвали во мне ужасную грусть. И, возможно,
впервые до меня полностью дошло, что все мои мечты о смертной жизни оказались
ложными. Дело не в том, что жизнь отнюдь не волшебство, что сотворение – не
чудо, что в основе мира лежит не добро. Дело в том, что я настолько воспринимал
как должное те способности, которые даровала мне Тьма, что не сознавал, какое
преимущество они мне давали. Я недооценил свой дар. И хотел его вернуть.
Да, ничего не вышло, правда? Смертной жизни с меня хватит.
Я поднял глаза к бессердечным звездам, злобным хранителям, и
взмолился о понимании к Темным богам, которых не существует.