— Тебе что, действительно не нравится эта рубашка? — спросила Беверли.
— Слушай, Бев, ты охренела или просто дура набитая? Я тебе пример привожу. Я стараюсь просветить подругу, а ты все на свой счет принимаешь. Надо же, какие мы нежные и ранимые. Ну вот… слушай дальше. Иронический прикол второй степени — это, в общем-то, то же самое. То есть ты говоришь практически те же слова, только еще более сюсюкающим голосом, а главное — абсолютно искренне. «Вау, Беверли! Как мне нравится этот цвет! Ви-ишня! Кру-уто! И как ты с ним угадала! Кто бы мог подумать, что он окажется писком моды в этом сезоне». К тому моменту, как ты доходишь до слов «в этом сезоне», в твоем голосе накапливается столько сиропа и — ты не поверишь — искренности, что до той, кому ты делаешь комплимент, начинает наконец доходить: все это прикол, и на самом деле ее просто-напросто обосрали — только в завуалированной форме. Ведь на самом-то деле ты хотела сказать, что тебе ни хрена не нравится этот цвет, что блузка эта — вовсе не модная шмотка, а рваный мешок с помойки, и в нынешнем сезоне она на хрен никому не нужна. Основное отличие прикола второй степени от первой вот в чем: его смысл доходит до жертвы не сразу, а значит, эффективность резко повышается. Бьет, надо сказать, наповал. Сообразила?
— Слушай, а ты на самом деле мне только пример привела? Можешь дать честное слово, что это не был прикол второй или какой-нибудь там еще степени? — решила уточнить Беверли.
— Могу дать честное слово, что ты меня просто затрахала. Не хочешь — могу ничего не объяснять. Если в каждой фразе будешь видеть желание тебя «опустить», так и останешься на всю жизнь неграмотной: я имею в виду, что суть иронического прикола третьей степени так и не поймешь.
Пауза.
— Ну ладно, слушай. В приколе третьей степени главное в том, чтобы оттянуть решающий момент, когда жертва поймет свою «опущенность», как можно дальше. Уж жалить так жалить, пусть покорчится. Хочешь пример? Пожалуйста. Давай рассмотрим еще раз ту же самую ситуацию. Наша девчонка собирается выйти проветриться и надевает вот эту самую блузку вишневого цвета. Она думает, эта шмотка поможет ей выглядеть сексуальной, привлекательной и завести всех мужиков, какие только попадут в поле зрения. Ты начинаешь с того, что поддакиваешь и даже делаешь комплимент ее выбору. Тут главное — не переборщить, а то подруга твоя что-нибудь заподозрит. Ну вот: похвалишь блузочку и переходи к главному. Говоришь ей, например, так: «Вау, Бев! Ну и рубашка у тебя! Где ты такую оторвала? Просто шикарная вещь, а главное — такая универсальная одежка для разных случаев жизни: можешь пойти в ней на собеседование по поводу трудоустройства а можешь — на общественные работы». — Эрика пришла в восторг от собственной шутки и, довольная собой, расхохоталась.
Беверли на это ответила:
— Ха-ха-ха! Очень смешно. Я только хочу уточнить: а это случайно не прикол четвертой степени? Ты не надумала меня таким образом обосрать?
Услышав знакомое слово, Эрика рассмеялась еще громче.
— Нет, Бев, ты меня все-таки доконаешь. Я тебя обожаю. У всех моих подруг имеются симптомы паранойи — в разной степени, но такой клинически запущенный случай только у тебя.
— Не буду я надевать эту рубашку, — заявила вдруг Беверли.
— Если ты ее не наденешь, я тогда… Слушай, Бев, хватит валять дурака. Рубашка просто шикарная, и ты прекрасно об этом знаешь. Перестань искать подвох там, где его нет.
К этому времени Шарлотта успела не на шутку разозлиться. Вот ведь жлобье! Надо же так целенаправленно культивировать в себе снобизм и хамство! Эта Эрика с квадратной челюстью удостоила ее ровным счетом одного слова. Формально придраться не к чему — войдя в комнату, она поздоровалась с соседкой своей подруги. Другое дело, что после этого обе вели себя так, будто кроме них в комнате никого не было. Словно Шарлотта вдруг испарилась или надела шапку-невидимку. Почему так получилось — Шарлотта прекрасно понимала. Беверли заранее рассказала подруге, что соседка у нее — пустое место, говорить с ней не о чем, да и незачем. Вот и получи, деревенская девочка, свой обязательный минимум: «привет» через губу и ничего не значащую фальшивую улыбку. Интересно, а сами-то они кем себя считают? Впрочем, Шарлотта представляла, кем именно мнят себя эти девицы: у нее уже была возможность убедиться в этом — не зря же Беверли в первый день знакомства не раз и не два упомянула, что окончила «среднюю школу в Гротоне, штат Массачусетс». Гротон — это название не только городка, но и самой школы. Вот только, как потом выяснилось, эта школа несколько отличалась, например, от той, аттестат которой получила Шарлотта. Оказывается, Гротон — это настолько крутая и престижная частная школа, что к ее названию не требовалось никаких поясняющих слов. Гротон — он Гротон и есть. Произносишь это слово, и всем все становится ясно. И еще: в эту школу не ходят и не ездят; в ней живут. Живут постоянно, уезжая домой только на выходные и на каникулы.
Как-то уж так получилось, что Беверли Эймори из Гротона не «жила в одной комнате» с Шарлоттой Симмонс из Аллегани-Хай и даже не «делила с ней комнату», а просто мирилась с существованием соседки. Нет, внешне она вела себя вполне корректно. Обычно Беверли даже была по-своему любезной. Но эта корректность и любезность не столько сближали двух девушек, сколько, наоборот, устанавливали дистанцию между ними. И дистанция эта была весьма значительна. Беверли разговаривала с Шарлоттой только на самые нейтральные темы: например — во сколько обходятся звонки по мобильнику. Впрочем, точные цифры ее и здесь не слишком интересовали — телефонные счета Беверли явно оплачивала не она сама. Шарлотта же вовсе не горела желанием униженно просить или каким-либо образом подталкивать Беверли к тому, чтобы перевести их отношения на приятельский или вообще хотя бы сколько-нибудь более близкий уровень. Ну что ж, выпало ей кантоваться этот год в Дьюпонте в одной комнате с богатой и жлобской девицей — переживет. И не такое переживала. В конце концов, она неплохо жила в Спарте в состоянии полного внутреннего одиночества, обойдется без подруг и в Дьюпонте. В глубине души Шарлотта была уверена, что у нее есть свои блестящие достоинства, которые пока что находятся в тени. Придет время — и она еще развернется во всей красе. Вот тогда и Беверли, и все ее снобские подружки будут кусать локти и проклинать себя, что не подружились с Шарлоттой Симмонс — да-да, с той самой Шарлоттой Симмонс, с которой они вместе учились; не подружились, когда у них была для этого возможность. И вот когда этот день настанет, она с презрением отвергнет все их льстивые похвалы и попытки набиться ей в подруги.
Шарлотта сидела над своей историей позднего рабства в эпоху раннего Средневековья и потихоньку внутренне закипала. Тем временем Беверли, несколько раз быстро переодевшись, остановила наконец выбор на какой-то из своих бесчисленных тряпок. До Шарлотты то и дело доносились ее разочарованные вздохи, стоны и возгласы вроде: «Вот блин!» Между тем в комнате заметно посветлело. Шарлотта даже не стала оглядываться, но догадалась, что, по всей видимости, Беверли включила подсветку вокруг своего зеркала. В воздухе растекся запах ее духов.