Я - Шарлотта Симмонс - читать онлайн книгу. Автор: Том Вулф cтр.№ 278

Аудитория вполне одобрительно — воплями и смехом — приняла его слова, посчитав, что сей мудрец вполне успешно расправился с лицемерными филистимлянами.

— У нас с женой двое детей, мы любим их, мы с ними чрезвычайно близки, мы готовы сделать для них все, что в наших силах. Но разве мы вступили в брак и создали семью только ради того, чтобы родить и воспитать детей? Нет, мы оба работаем, каждый делает свою карьеру, и мы оба считаем, что семья — это еще и опора в нашей профессиональной деятельности. Я позволю себе развить эту мысль. Мы оба с огромным уважением относимся к своей работе и считаем, что наша профессиональная деятельность исполнена глубокого смысла. Моя супруга адвокат, и она всегда готова по первому звонку сорваться и помчаться в суд, чтобы встать на защиту попранных прав тех, кого — возможно, несправедливо — обвиняют в совершении преступлений. Я преподаю в нашем университете и считаю, что преподавательская стезя — это… впрочем, я не могу гарантировать, что мои студенты придерживаются такого же мнения, — широкая сердечная улыбка, легкий смешок, — так вот, я считаю, что преподавание — это… надеюсь, что не оскорблю чувств верующих, воспользовавшись термином из их лексикона, — это «священный долг и божественное призвание». Поэтому мы с женой не можем забыть о пользе, которую мы в состоянии принести людям, и сосредоточиться лишь на воспитании своих детей. И я не понимаю, почему люди, состоящие в однополом браке, не смогут воспитывать детей с такой же заботой и ответственностью, как это делаем мы с женой, почему нельзя позволять им усыновлять и растить хотя бы некоторых из тех буквально миллионов детей, которые в нашей стране остаются без попечения родителей? Неужели они будут давать своим приемным детям меньше любви и заботы, чем мы с женой даем детям, рожденным в нашем браке? Конечно же нет. Я не вижу никакой связи между тендерным составом семьи и процессом воспитания ребенка как личности! Эти две вещи абсолютно не связаны между собой! То, что наши оппоненты прибегают к этому доводу, свидетельствует лишь о дремучей зашоренности их сознания и упрямом нежелании прислушаться к нашим аргументам!

Толпа, наряженная в голубые джинсы, просто взорвалась аплодисментами и одобрительными возгласами. Такая реакция, естественно, спровоцировала у выступающего новый приступ ораторского красноречия.

— Трусливое замалчивание этой проблемы лишь заставляет страдать самых слабых и беззащитных — тех самых детей, которые могли бы обрести семью и родителей, но из-за косности мышления консервативного большинства лишены этого! Кто из нас не слышал леденящих душу историй о том, какому насилию порой подвергаются эти дети!

Голос выступающего почти заглушила прокатившаяся по площади волна одобрительных криков и аплодисментов. Эдам же вновь опустил плакат так, чтобы тот закрывал его лицо, и мрачно посмотрел на оратора. Присоединяться к общему восторгу у него не было никакого желания. Хитер, ох и хитер этот старый пердун. Он умудрился одним выстрелом убить двух зайцев: неужели кто-то думает, что он без задней мысли упомянул о том, что женат и имеет двоих детей? Да, конечно, в наше время быть геем — это на сто процентов круто, клево, продвинуто и кайфово; может быть, даже в сто раз более круто, клево, продвинуто и кайфово, чем быть натуралом. Но почему-то этот старый лис, выступая на митинге в защиту прав секс-меньшинств, сумел-таки ввернуть в свою речь неоспоримое свидетельство того, что он (к его собственному сожалению, что ли?) всего лишь непродвинутый натурал. Ну понимаете, так уж получилось. Такое умение дважды снять сливки с одного и того же молока не понравилось Эдаму. Этот хитрый ублюдок (интересно, с какой он кафедры?), с одной стороны, зарабатывал себе имидж прогрессивно мыслящего преподавателя, не просто появившись на митинге натуралов в поддержку геев и лесбиянок, а еще и соизволив произнести речь с трибуны, а с другой стороны, сумел объявить, причем в микрофон, что сам-то он ни хрена не пидор… А Эдам Геллин тем временем вынужден молча стоять у подножия трибуны на глазах у сотен людей и держать при этом идиотский плакат, из текста которого следует, что «податель сего» — представитель того самого обиженного секс-меньшинства. К микрофону, что ли, прорваться? Эх, нужно было хотя бы фломастер с собой взять! Приписал бы сейчас что-нибудь к плакату — глядишь, и не выглядел бы как полный… пидор, кто же еще. Сейчас на плакате было написано:

«СВОБОДА СЛОВА — ДЛЯ ВСЕХ, ВКЛЮЧАЯ ГОЛУБЫХ!»

Добавить-то надо было всего ничего, буквально пару слов:

«А НЕ ТОЛЬКО ДЛЯ ТАКИХ НАТУРАЛОВ, КАК Я!»

Черт, длинно получается, почти столько же добавить, сколько уже есть… Так запросто не припишешь. Треклятый плакат сам по себе был футов шести в высоту, да еще плюс древко… в итоге все сооружение торчало над землей на восемь-девять футов…

Старый пердун на трибуне просто впал в экстаз: он заливался соловьем, приводил все новые доводы и аргументы, острил, расставлял неожиданные акценты — в общем, развлекался, как мог… Остановить его, казалось, не было никакой возможности…

Да кто же он такой? Наконец любопытство взяло верх, и Эдам, прикрываясь плакатом, наклонился к Камилле, теперь снова стоявшей в шеренге преторианской гвардии.

— Это кто такой? — спросил он.

— Джером Квот, — ответила Камилла вполголоса. — Один из немногих преподавателей, у кого кишка оказалась не тонка. Видишь, не только пришел, но и выступить согласился. А остальные только петицию подписали.

— Джером Квот? — переспросил Эдам с ужасом. — Преподаватель истории?

Камилла кивнула Эдама просто захлестнула волна нервной дрожи, мгновенно распространившаяся откуда-то из солнечного сплетения. Сердце заколотилось так сильно, словно вознамерилось немедленно выбраться из грудной клетки, поскольку вспомнило, что у него назначена встреча с совершенно другим человеком, а сюда оно попало по какому-то недоразумению. Это же он, тот самый преподаватель по истории! Тот самый, который докопался и до Джоджо, и до самого Эдама, загнал их в ловушку, и теперь из-за него Эдам чувствует себя как таракан, над которым занесена нога для смертельного удара. Это он!

Инстинкт самосохранения подсказывал Эдаму единственное спасительное решение — бежать отсюда как можно скорее. Скрыться, смыться, испариться… Но как же так — ни с того ни с сего уйти с митинга, да еще во время такой пламенной речи в защиту прав секс-меньшинств… А еще Рэнди и чувство вины… В общем, так Эдам и продолжал стоять, прикрывшись плакатом, из которого следовало, что он самый натуральный гомик… Но постепенно мозжечковая миндалина стала оказывать влияние на те участки мозга, которые отвечали за поиски выхода из кризисной ситуации…

К тому моменту, когда мистер Джером Квот спустился с высот ораторского искусства на грешную землю, аудитория уже билась в восторженном экстазе: аплодисменты перешли в бурную и продолжительную овацию — да, настоящую овацию, — а разрозненный хор многоголосых криков — в ритмичный многоголосый речитатив: «Та-а-ак, та-а-ак, та-а-ак, та-а-ак!» Вопившая едва ли не громче всех Камилла вдруг положила плакат на землю и бросилась к спускавшемуся с трибуны профессору, чтобы выразить ему свое восхищение лично. У Эдама еще не было конкретного плана действий, но он уже знал, что нужно делать в эту секунду: он тоже отбросил плакат и устремился вслед за Камиллой. У нижней ступеньки лестницы они оказались как раз вовремя. Квот был окружен плотным кольцом организаторов митинга, лидеров «Кулака» и многочисленными поклонниками… Еще немного — и к нему было бы уже просто не пробиться. Но честолюбивый профессор явно не торопился уходить. Ему определенно льстило такое внимание аудитории, и он готов был слушать слова благодарности и лестные отзывы о своей речи сколько угодно.