Синдикат - читать онлайн книгу. Автор: Дина Рубина cтр.№ 124

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

На этот раз у начальства в Долине Призраков я была раскована и даже весела, причем, не изображая это веселье, а именно испытывая его в предвкушении свободы…

Более всего меня поразило, что Иммануэль ни словом не обмолвился о «наших монастырских новостях», словно никакой статьи в газете и не было, словно вся страна не обсуждала в радио — и теленовостях последний скандал в Синдикате. Он по-прежнему говорил о поисках новых путей и новых способах овладения массами восходящих…

— Да, я помню, что ты заканчиваешь каденцию, — энергично говорил Иммануэль, — но Синдикату понадобится твой опыт, твои советы и твои идеи!

Я улыбалась и отмалчивалась, твердо зная, что совсем скоро все эти люди станут призраками в моей жизни, а я, в свою очередь, превращусь в неуловимый призрак для их секретарш, вызванивающих меня по телефону…

— К кому бы ты посоветовала обратиться за новыми идеями? — спросил он меня, когда мы уже прощались в дверях его кабинета…

Я внимательно посмотрела в его глаза, ни на секунду не оставляющие беспокойный поиск чего-то, что безнадежно надеялся он увидеть и еще не увидел ни разу.

— Тут у вас в каком-то департаменте служит парень… — сказала я. — Фамилии не знаю, зовут Азария… Вот у него куча идей…

Иммануэль бросился к столу:

— Как? Азария? — он записал… — Не помню такого, но поищу обязательно.

Мы попрощались, и я рысцой выбежала на улицу — в солнце, в скорую свободу, свободу, свободу…

…и, главное, я наконец куплю у старого мошенника шляпу! О, моя шля-а-апа! — поется на мотив «О, база да-а-ан-ных!»… Она дожидалась меня три года! Она заслужила почет и уважение! Она удостоилась венчать мою крашеную гриву старой львицы, которая и сама достойна украсить любую иерусалимскую подворотню… И я не пожалею семидесяти — да, семидесяти и ни агорой меньше, — шкалей для своей шляпы!

Представляю, как вытаращатся глаза старого барыги, когда после жесточайшего торга я выложу цену до копейки — за все: за то, что дождался меня из обширной страны России, за то, что ни разу не был в отпуску, за то, что тридцать восемь лет не слезает со своего табурета, как Илья Муромец с печи, — в неизданном, да и вряд ли написанном романе Степана Державина. За то, что…

…У лотка со шляпами на высоком, знакомом мне табурете сидела пожилая, с застылым лицом, женщина. Вот те раз! Неужели старик все-таки дал себе поблажку и уехал куда-нибудь, посмотреть мир?

Я подошла — моя шляпа висела набекрень на том же крюке, дожидалась меня. Я сняла ее, примерила…

— Дай-ка зеркало…

Она молча подвинула знакомое мне круглое зеркало на ржавой ноге.

Эта шляпа нравилась мне по-прежнему. И я себе нравилась в ней… Куплю, куплю… Ну, пусть обогатится за мой счет…

…Все-таки меня раздражала эта неподвижная баба.

— Ну, как? — спросила я, разглядывая в зеркале довольно высокомерное лицо незнакомицы.

Она пожала плечами.

— У тебя неинтересно покупать, — заметила я.

— Не покупай, — отозвалась она…

— А где старик, он всегда тут сидел, толстый такой, разговорчивый… очень милый…

— Это мой муж, — сказала она, не меняясь в лице… — взорвался в четырнадцатом автобусе… Месяц, как шиву отсидели…

Я молчала. И она замолчала, равнодушно глядя, как роюсь я, будто слепая, в сумке, в поисках кошелька…

— Я… куплю… эту шляпу… — сдавленно проговорила я.

Она все молчала…

Я положила перед ней две бумажки — пятьдесят и двадцать шекелей, взяла шляпу и пошла…

— Подожди, — окликнула она, — ты слишком много дала. Я продаю ее за сорок…

Не оглядываясь, я махнула рукой, нахлобучила шляпу на голову и побрела вниз по улице… Но, поравнявшись с кафе, — тем самым, где три года назад пила кофе перед отъездом в Россию, — опустилась на плетеный стул и стала смотреть издалека на эту пожилую женщину, равнодушно застывшую на стариковском табурете… Минуты через две ко мне вышел официант — тот же паренек, только сейчас волосы у него не торчали сосульками, а лежали красивой темно каштановой волной… Повзрослел… Может, отслужил уже армию… Я сказала ему:

— Кофе двойной, покрепче… И коньяку плесни…

И он принес мне кофе…

Изнутри тихонько играла музыка. Я вспомнила: мне нравилось здесь именно то, что они не оглушали посетителей громом небесным, а баюкали хорошим джазом и блюзом или испанской гитарой…

Из мусорного бака на углу улицы выплеснулись сразу три кошки и помчались боковым скоком через дорогу… Все здесь было, как три года назад…

Я вдруг закашлялась — это бывает, у меня застарелая астма… Астма неизлечима, — как и все, впрочем, болезни нашего духа… Я кашляла, кашляла… сотрясаясь всем телом, пытаясь остановиться, зажимая рукою рот… Шляпа упала с моей трясущейся головы, ее подобрал официант и аккуратно положил на сиденье соседнего стула… Сначала он стоял рядом, терпеливо пережидая мучительный взрыв, которым я выкашливала из себя все эти три года, потом сел рядом…

— Гевэрет… — наконец проговорил он тихо… — Не надо так страшно плакать, гевэрет…

Протянул руку и погладил меня по голове…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Microsoft Word, рабочий стол,

папка rossia, файл zobtoi lev

«…и слышу уже гораздо лучше… и если приноровиться, то дня за три можно привыкнуть — и я привыкла! — стучать по клавиатуре компа пальцем левой, почти не пострадавшей руки… И в общем, конечно, надо сосредоточиться и почувствовать себя рожденной в рубашке… Хотя день, проведенный в приемном покое «Адассы», даже если тебе фантастически повезло и, попав в очередную нашу мясорубку, ты отделалась не слишком развороченной рукой и разбитой о бордюр физиономией, может кого угодно вышибить из колеи…

Сейчас я подумала о своем ангеле-хранителе и вдруг представила себе все это Небесное ведомство эдаким Синдикатом, со своими департаментами, своими перекличками, командировочным фондом… Представила себе моего: невысокого ростом, не слишком щепетильного, не слишком нравственного штукаря, обладающего, однако, отменным чувством юмора, и шустрого — ой, какого шустрого! Уж он крутился вокруг собственного пупа, уж он юлил и ползал, выгораживая меня, дубину стоеросовую, вымаливая мне пощады, — всем надоел! А за ради чего, спрашивается? Личная симпатия? Верится с трудом. Личная выгода? Со мною дай Бог от штрафов отбиться. Служебное рвение? Судя по тому, как представляла я себе эту рожу, — черта с два. А думаю — страсть, любопытство к этому земному копошению, невозможность отлучиться, отвести взгляд, прикованный к поворотам этого грошового комикса — моей, какой-никакой, жизни. Ведь случись со мной то, что запросто — и не раз! — могло бы случиться, — и прости-прощай его командировка. Отзовут, как пить дать, отзовут назад, а можно и под сокращение штата попасть — в Небесном Синдикате порядки железные. Вот он и крутился, задыхался, мчался в ихний департамент Кадровой политики, лично просил, лично — в ножки: «синяки — пусть, кишки протрясти, как макароны в сите, болезни-простуды-астма-мигрени — ладно… руки-ноги переломать, морду наперекосяк — за милую душу!.. Но пусть еще дышит, пусть телепается — пощадите, пощадите! — пусть пощелкает еще клювом-то, что-нибудь еще накропает!»