Экспансия-1 - читать онлайн книгу. Автор: Юлиан Семенов cтр.№ 112

У меня очень много новостей, но я понял из твоей прежней весточки, что целесообразнее говорить обо всем этом при личной встрече. Если я тебя понял верно, тогда наговоримся обо всем, когда вы с Кристой приедете сюда следующей весной. Пожалуйста, не резервируйте отель, Элизабет и я обидимся, если вы остановитесь не у нас, мальчишки орут на улице, так что они не будут вам мешать, да и комната, которую мы для вас приготовим, окнами выходит в сад, который принадлежит другу Эйслера, композитору Дмитрию Темкину, ты помнишь его, он делал музыку для фильма «Сто мужчин и одна девушка» с Леопольдом Стоковским в роли дирижера. Он живет здесь уже двадцать лет, стал знаменитостью; но говорит с ужасающим акцентом, а Эйслера приглашает в гости только вечером, чтобы никто не видел; днем и по воскресеньям у него собираются только одни американцы, все-таки пословица, что порою надо быть святее самого папы римского, только потому и стала пословицей, что выражает суть того времени (тех времен), в которое она сделалась хрестоматийной, то есть понятной каждому и почти каждому потребной.

Если у вас в посольстве будут показывать фильм «Десант», посмотри… В титрах ты найдешь и мою фамилию. Полюбуйся на игру президента актерской Лиги Рейгана, я тебе писал о нем, он изображает одного из наших диверсантов.

К сожалению, я провалялся в постели, подцепив какую-то дикую инфлуэнцу (температуры нет, но страшный кашель), когда в Штаты приезжали русские писатели Симонов и Эренбург. О них много писали, причем по-разному, отмечали, что Эренбург личный представитель Сталина, давно и прочно связанный с русскими секретными службами, возглавлял бюро Коминтерна в Париже, а Симонов, который пишет лирические стихи, был придан ему в качестве декорационного прикрытия. Впрочем, газетная сенсация газетной сенсацией, а принимали их здесь великолепно, было очень дружественно, и, как сказал мне потом Брехт, к нему звонил затворник Лион Фейхтвангер и, кажется, был намерен выбраться из своего далекого уединения. Кстати, он ведет себя именно так, как ты советуешь мне вести себя. Ему легче — он создает миры, в которых живет, ему не скучно, а я — бездарь, лишен дара сочинять или рисовать, поэтому не могу существовать без общения с себе подобными.

А месяцем позже приехали два русских беженца, один бывший полковник, другой майор. Рассказывали совершенно ужасные истории про Россию, напичканы сюжетами, которые можно сразу же крутить в кино, их лекции собирали громадную аудиторию, здорово заработали. Я с ними потом поговорил, и выяснилось, что они перешли к Гитлеру в сорок втором, сотрудничали с генералом Власовым, ты помнишь, о нем много любопытного рассказывал Аллен. Мой интерес как-то угас, потому что у меня, как и у тебя, да и у всех наших, свое отношение к перебежчикам. Я все время видел их в немецкой форме, представляю, как бы ты себя чувствовал, ведь охранники твоего концлагеря носили такую же форму.

Брехт ходит какой-то опущенный, я спросил, отчего он не отвечает на твои письма. Он был весьма удивлен и сказал, что ничего от тебя не получал. Но со свойственной ему рассеянностью он, я думаю, сунул куда-нибудь твои послания и найдет их лишь в тот день, когда решит прибрать в своем кабинете, сплошь заваленном книгами, журналами и корреспонденцией.

Мы сердечно обнимаем Кристу и тебя.

В ожидании скорой встречи, твой

Грегори Спарк».

Сидя за рулем своего «форда», Роумэн продолжал неистовствовать:

— Кто тебе, фашистская сука, дал задание следить за Кри…

Штирлиц быстро включил радио; передавали последние известия из Лондона.

— Убери это! — крикнул Роумэн. — Выключи к черту! Меня не подслушивают. Убери, я сказал! Сейчас ты скажешь Кристе, где и когда ты ее видел с Кемпом, сука!

— Слушай, придурок, — тихо ответил Штирлиц, — перестань орать, как истеричка в пору климакса. А подслушивать здесь могут даже в сортире. Это по правилам.

— Это по вашим нацистским правилам! Это вы никому не верите, поэтому ставите аппаратуру в сортире, чтобы знать всю подноготную, и от этого перестаете верить даже самим себе! Все про человека имеет право знать бог! А вы замахнулись и на бога, паскуды! Убери звук! Мне мешает эта шлюха с ее последними известиями!

— Не уберу. Высади меня и выключай. А мне жизнь дорога.

— Никто не угрожает твоей паскудной жизни. Кто поручил тебе следить за Кристой?! Отвечай!

— Сначала ты скажешь, когда ты узнал мое имя, а потом я отвечу на твой вопрос. Это мое усло…

— Сделай громче! — вдруг крикнул Роумэн, резко нажав на тормоз. — Найди волну, чтоб не уходила станция! Громче же!

Штирлиц не сразу понял, отчего Роумэн резко затормозил и круто взял к обочине. Он дал громкость на всю мощь и только после этого понял, отчего Роумэн так жадно подался к приемнику.

— После этого выступления, — читал лондонский диктор, — два ведущих специалиста «Нью-Йорк таймс» по вопросам международного коммунизма Фридрик Вольтман и Ховард Рашмор сделали заявление для печати, что, скорее всего, речь идет о большевистском агенте Эйслере, нашедшем приют в Соединенных Штатах после того, как Гитлер начал свою антисемитскую вакханалию в рейхе. Вольтман заметил, что, рассматривая возможную коммунистическую деятельность Эйслера, необходимо особо внимательно присмотреться к некоему автору текстов Бертольду Брехту, весьма популярному менестрелю ГПУ. Из осведомленных источников, близких к Капитолию, сообщают, что главным следователем в Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности выступит Роберт Стриплинг. Передают, что он уже провел предварительные допросы Адольфа Менжу, Рональда Рейгана и Роберта Тейлора, однако подробности прессе сообщены не были. Обозреватели считают, что речь, вероятнее всего, идет о разветвленном коммунистическом заговоре. Сегодня Стриплинг вызвал для допроса сестру Эйслера миссис Рут Фишер, которая в двадцатых годах была одним из руководителей Германской коммунистической партии… Оттава. Сегодня здесь во время пожара в отеле «Принс Джодж» погибло три человека, среди которых известный горнолыжник Клод Фармье. Причины возникно…

Роумэн выключил приемник, полез за сигаретой, закурил, посмотрел на Штирлица невидящим взглядом, потом открыл окно и длинно сплюнул.

— Ну, суки, — сказал он тихо, — грязные, глупые, неграмотные суки… «Автор текстов Брехт»… Что же это такое, а?

— Я не скажу, что это фашизм, — усмехнулся Штирлиц, — но какое-то сходство есть. Фашизм всегда дает первый залп против интеллектуалов.

— А ты молчи!

— Я могу выйти?

— Нет.

Роумэн сделал две глубокие затяжки, сигарета сделалась как траурное знамя: черный пепел и красная кайма, очень страшно. Он включил зажигание, развернулся и в нарушение всех правил погнал через осевую в центр, к площади Колумба; там затормозил и, не глядя на Штирлица, сказал:

— Пошли.

Штирлиц спросил:

— Может, я подожду?