Есико - читать онлайн книгу. Автор: Иэн Бурума cтр.№ 25

— Знаешь, Сато… Мы проиграем эту войну. Это точно. Мы ее проиграем, потому что мы бедная, маленькая островная страна, а Америка слишком большая и сильная. Но даже пускай мы проиграем войну, я хочу показать всему миру, что мы можем снимать кино не хуже, чем они. Нет! Даже лучше, чем в Голливуде. По крайней мере, мы доведем дело до конца. И это будет лучший музыкальный фильм, когда-либо снятый в истории…

Как-то днем я сидел в своем номере (группа была на съемках), как вдруг услышал, что кто-то зовет меня. Точнее, выкрикивает мое имя, стуча кулаками в дверь. Это был Эллингер — глаза навыкате, из горла вырываются странные, нечеловеческие звуки. Я силком усадил его, дал стакан воды. Наконец он пробормотал, заикаясь, на плохом японском: «Они похитили его!» — и, упав на колени, разрыдался, как женщина. Сначала я растерялся. Кого похитили? Где? Почему? Я еле сдержался, чтобы не выказать нахлынувшего неуважения к Эллингеру: нельзя же так распускаться. Вот она, оборотная сторона еврея: заберите у него защитный покров из денег — и узрите лишь жалкую и хнычущую человеческую плоть.

Но еще больше я поразился, узнав, что похитили Макса. Да, мне следовало присматривать за мальчиком. Он был слишком доверчив. Пожалуй, я был с ним слишком строг. Да и самого Эллингера было за что винить. Мотался повсюду, хвастаясь своим бесценным Максом — его талантом исполнителя, его прекрасной наружностью, его успехами в Париже и все такое. Он нарушил золотое правило Харбина: «Не привлекай внимания».

Я спросил Эллингера, потребовал ли кто-нибудь выкуп. Нет, об этом с ним еще никто не говорил. Угрозы поступали? Он покачал головой. Тогда я решил поговорить с одноглазым греком, который сидел, как на насесте, на одном и том же стуле в вестибюле гостиницы, искоса посматривая в газету и не очень интересуясь ее содержанием. Маленький скрюченный негодяй: просто заговорив с ним, чувствуешь, что запачкался. Он сказал, что ничего не видел, не слышал и вообще ничего не знает. Занимается своим делом и пьет утренний кофе. Все, чем он смог помочь, был совет посмотреть русские газеты.

— Если это русские, цена будет объявлена в утренних рекламных объявлениях, — сказал он.

Эллингер, разумеется, ни прикасаться к этим «антисемитским бумажкам», ни тем более читать их не мог. Но так или иначе, в газетах в тот день ничего не появилось.

На следующий день, когда Эллингер окончательно превратился в невнятно бормочущую развалину, я получил приглашение встретиться с капитаном Накамурой в штаб-квартире военной полиции на Большом проспекте. Это здание, которое местные называли «Чертов дом», когда-то было русским банком. За массивными колоннами скрывались громадные стальные двери. Поговаривали, что в тихие дни из подвальных камер, чьи окна у самой земли закрыты тяжеленными железными решетками, до прохожих доносятся нечеловеческие вопли. Офис Накамуры находился на втором этаже, куда вела широкая мраморная лестница. Кроме карты Маньчжоу-го, на стенах кабинета никаких украшений не наблюдалось. Круглолицый, с пухлыми розовыми руками и усами-щеточкой над тонкогубым ртом, Накамура даже не потрудился подняться из-за стола, когда я вошел. К моему удивлению, я увидел, что рядом с ним в уютном кресле сидит Мурамацу.

— Вы знакомы? — поинтересовался Накамура.

Я сказал, что мы встречались. Мурамацу повернул ко мне свое бледное, изрытое оспой лицо, но ничего не сказал.

Беседу Накамура вел на вульгарном хиросимском диалекте. Борьба с американскими империалистами, сообщил он, сильно подрывает наши ресурсы. Напряжение ощущается и в Маньчжоу-го. Чтобы финансировать нашу столь важную миссию и продолжать войну, нужен каждый цент, который мы только сможем собрать. Евреи, чьи жизни мы защищаем с такими проблемами для нас самих, не горят желанием помочь нам в наших проблемах. Поэтому было принято решение, как он выразился, «стрясти немного монет с еврейского денежного древа». Гордясь произнесенной фразой, он обнажил ряд золотых зубов, тут же отразивших свет настольной лампы. Обращаю внимание, продолжил он, на этот неприятный эпизод с исчезновением сына Эллингера. От этих слов я вдруг похолодел, а по шее побежали струйки пота. А ведь я и правда не обращал на это внимания. Бывало, подслушивал то один тайный разговор, то другой — к этому в Маньчжоу-го все привыкли. Но только теперь я осознал всю цепочку с предельной ясностью: Клуб поклонников Ри Коран — полковник Ёсиока — Мурамацу в прозрачных шелковых носках — и юный актер, сын харбинского еврея.

— Он в руках наших русских друзей, — продолжил Накамура. — Они знают, как обращаться с богатыми евреями. — Он взглянул на Мурамацу, провел сероватым языком по щеточке усов. И снова посмотрел на меня: — Вы друг Эллингера, и мы наблюдали за вами, когда вы бродили по городу вместе с этим мальчиком. — Тут меня затошнило, и я лишь надеялся, что этого никто не заметил. — Скоро потребуют выкуп. В ваших интересах — как, впрочем, и в наших, — чтобы вы убедили этого еврея его заплатить. Да смотрите, хотя бы на этот раз сделайте все как надо.

И хотя все это было произнесено с улыбкой, я понял, что угроза серьезная. Мой провал задания по ликвидации Восточной Жемчужины не прошел незамеченным. Я ненавидел надменный тон проклятого коротышки, но другого выбора не было. Это была единственная возможность спасти Макса. Даже при поддержке Амакасу все силы военной полиции и организованного криминала были против меня. Позже я догадался, что человеком, который информировал военную полицию о передвижениях Макса Эллингера, и был тот одноглазый грек. Очень хотелось его задушить, но в сложившейся ситуации это было бы неразумно.

Когда через пару дней в русской фашистской газетенке «Наш путь» появилось анонимное объявление с требованием выплатить за Макса пятьдесят тысяч долларов, я сказал своему другу, что он должен сделать это немедленно. Эллингер, однако, не хотел об этом слышать. «Как они смеют! — кричал он. — Почему я, скромный бизнесмен, который за свою жизнь не обидел и мухи, почему я должен разоряться из-за гангстеров? Это произвол! Произвол!» Я конечно же с ним соглашался, но все же пытался убедить в том, что выбор у него небольшой. Не вдавался в детали, но намекнул, что знаю, кто скрывается за всем этим. «Макс — гражданин Франции!» — вопил Эллингер и грозился пойти во французское консульство. Я сказал, что это лишь ухудшит его положение. Но старик своего мнения не изменил. А через два дня в отель «Модерн» доставили конверт. Внутри, завернутый в кусок газеты «Наш путь», лежал красноватый, как маленькая сосиска, палец.

Среди всех этих треволнений мне приходилось еще присматривать за Ри, чьи отношения с Хоттой, увы, становились все ближе. Все чаще от нее слышалось: Хотта-сан сказал то, Хотта-сан сделал это, и какой он умный, и какой эрудит, и как тонко разбирается в ее чувствах. Она повторяла — в своей полудетской манере — мысли Хотта об американском капитализме и азиатском пролетариате. Наши с нею встречи обычно происходили в кафе «Виктория» на Китайском проспекте, где Ри обычно набивала себе желудок русскими пирожными и, слизывая с пальцев крем, рассказывала мне о пятилетках или о своих проблемах с мужчинами. Симидзу к ней очень добр, говорила она. Надо лишь не отказываться от его приглашений на обед. А вот Син Абэ — тот, кто играет роль ее японского отца, — такой обходительный и красивый, он обещает дать ей все, чего она пожелает, если она согласится поехать с ним в Токио… Она покачала головой и поправила меховой воротник на шее, точно прелестная птичка.