Есико - читать онлайн книгу. Автор: Иэн Бурума cтр.№ 24

И все-таки отнюдь не банкет Элленберга, несмотря на всю его пышность, заставил меня задержаться в Харбине. Моя поездка сюда затянулась так надолго совсем по иной причине. Этой весной здесь планировались натурные съемки нового фильма с участием Ри. Очень необычный проект под названием «Мой соловей» снимался Маньчжурской киноассоциацией, хотя Амакасу относился к нему очень сдержанно. Предыстория картины была очень непростой, и здесь необходимо кое-что пояснить.

Ри была почти увлечена человеком, который планировал эти съемки: бывшим токийским кинокритиком по имени Нобуо Хотта. Я винил себя за это досадное обстоятельство, ведь именно я в свое время их познакомил. На Ри всегда производили впечатление оторванные от жизни книжники-интеллектуалы, обладатели таланта свободно трепать языком и головы, набитой благородными идеями. Хотта был в точности из таких: худой, патлатый писака, сооружавший цветистые эссе о «народном искусстве» и «пролетарской культуре». Он был одним из тех русофилов, которые просиживали свои жизни в кафешках на Гиндзе, читая сложные романы и цитируя советские теории о том, как снимать кино. Этот тип людей, вечно бормочущих непонятные ритуальные заклинания, производил на Ри громадное впечатление, поскольку она искренне полагала, что все это полно глубочайшего смысла. В свою очередь, Хотта увлекся ею ничуть не меньше. К тому же, еще когда он отсиживал срок в японской тюрьме за распространение антинародной пропаганды, он слушал по радио песню из «Китайских ночей» в исполнении Ри, и это помогало ему преодолевать все тюремные невзгоды. Во всяком случае, именно так он увязывал факт появления Ри с опытом собственной жизни.

Вообще-то, Хотта сильно преувеличивал свои страдания. На самом деле все выглядело куда менее героично. Он был арестован Полицией мыслей. [24] Поначалу он отказывался отречься от своих марксистских взглядов, но, просидев какое-то время в одиночной камере, образумился. Я сам никогда марксистом не был, но понимал, что нельзя доверять испорченным юнцам, которые отрекаются от своих идей из-за нескольких дней плохой кормежки и насморка. Сказать по правде, он просто раскололся. А чего еще от него ожидать? Он был очень горд, когда демонстрировал шрам на лице, как у настоящего героя Сопротивления. Разумеется, возникает вопрос: как же случилось, что такой тип стал снимать кино в лучших студиях Маньчжоу-го? Но Амакасу нравились идеалисты — даже такие, с «красным» прошлым. Была у капитана такая странность. А может, он был просто мудрее, чем казался. Принять таких мерзавцев на работу было наилучшей возможностью их контролировать. Возможно, поэтому он и предложил Хотте должность продюсера в Маньчжурской кинокомпании Синьцзина.

Хотта же каким-то невероятным образом сумел убедить Амакасу, чтобы тот поддержал производство музыкального фильма, в котором почти все говорят по-русски. Ри играла японскую девушку, удочеренную русской оперной певицей. Поэтому ей пришлось учиться говорить по-русски, петь по-русски и держаться как молодая русская женщина. Образцом для нее была Маша, ее же еврейская подруга из Мукдена. Несмотря на мои дурные предчувствия по поводу самого проекта, я был потрясен, как быстро она переняла манеры обычной русской девушки, репетируя перед зеркалом в своем номере гостиницы «Модерн»: наливать чай из самовара, приветствовать русского отчима, говорить, ходить, петь и спать так же, как делают эти чертовы русские. Это было удивительно, хотя меня от подобной метаморфозы просто тошнило. Ее способностями и упорством можно было бы восхищаться, если бы не последствия, к которым они привели.

Тору Симидзу, режиссер фильма, был еще одним ненадежным элементом с «красноватым» прошлым. Его позаимствовали у Токийской киностудии. Я же заподозрил обман, как только его увидел. И когда Амакасу попросил меня «приглядывать» за ним и за Хоттой, более ни в чем не сомневался. Дело было даже не столько в слежке за ними, сколько в том, чтобы не дать Ри попасть в беду. Она была слишком доверчива и легко подпадала под влияние хитрых мужчин, умеющих завоевывать чужое доверие.

История, рассказанная в «Моем соловье», происходит в 1920-х. По Китаю как оглашенные носятся китайские генералы и русские большевики. Во время нападения китайских бандитов японская девушка теряет своих родителей. Ее спасает и удочеряет русская оперная певица в Харбине. Сама примадонна больше не хочет петь, ибо несколько ее представлений были сорваны большевистскими диверсантами, но учит пению свою приемную дочь. Когда те же бандиты, что лишили жизни ее родителей, угрожают напасть на Харбин, русские эмигранты приходят в ужас. Но все кончается хорошо, в 1931-м японская армия восстанавливает порядок и предлагает несчастным русским беженцам свою защиту. Отчим девушки в конце концов соглашается спеть Мефистофеля в «Фаусте», но тяжело заболевает и умирает прямо на сцене. Тут можно бы и закончить эту слезливую мелодраму. Но внезапно сюжет делает еще один поворот. Обнаруживается, что настоящий отец девушки выжил. Но, узнав, что его дочь живет в безопасном Харбине, он позволяет девушке ухаживать за ее больным отчимом, пока тот наконец не отправляется на тот свет в финальной сцене, предназначенной исключительно для того, чтобы выжать из публики слезы, как сок из лимона.

Жизнь на съемочной площадке, и без того напряженная, очень быстро переросла в нескончаемую войну старых козлов. И причиной мужской вражды, подобно Елене в древнегреческом мифе, стала бедняжка Ри. Симидзу не выносил, когда она исчезала из виду, особенно если где-то поблизости околачивался Хотта. А Ри не могла пренебречь вниманием известного японского актера, прилетевшего из Токио для того, чтобы сыграть роль ее отца. Дмитрий не-помню-как-его, русский баритон из Харбинской оперы, игравший ее отчима, просто ревел от ярости, когда Ри уходила обедать с кем-нибудь из ее японских воздыхателей. А она была так доверчива, так сильно желала учиться у этих почтенных мужчин, что могла стать для них очень легкой добычей.

А еще был Макс, бедный глупый Макс. И здесь уж точно моя вина. Я никогда не должен был знакомить его с Ри. Но я думал, ему понравится смотреть, как снимают кино. И он заинтересовался. Да, ему нравится кино, признался он. Любовь его к Ри была щенячьей, можно не сомневаться, да и сам он был слишком застенчив для каких-либо физических отношений; но он, не отставая ни на минуту, мотался за Ри по всей съемочной площадке, настойчиво приглашал ее обедать и звонил ей в гостиницу, пока я не решил положить этому бреду конец. Боюсь, я сильно разозлился и потребовал в весьма жестких выражениях, чтобы он никогда больше не появлялся рядом с Ри. Макс побледнел, как привидение, и сказал очень тихо: «Вы были мне другом». А потом развернулся и убежал. Я больше ничего о нем не слышал, и это очень меня беспокоило. Но что я мог сделать? Я хотел защитить и его, но моим главным долгом все-таки оставалась защита Ри.

Поэтому я внимательно следил за Симидзу и Хоттой. Для этого мне пришлось провести много ночей, беспробудно пьянствуя в баре гостиницы «Модерн». Я выслушал сотни признаний в неразделенной любви и слезливых жалоб о том, как трудно снимать хорошие фильмы в тяжелые времена. Но эти двое были слишком умны, чтобы разглашать свои по-настоящему опасные мысли. Лишь однажды Хотта немного расслабился, да и то после сильнейшего запоя. Сначала он уснул, положив голову на стол. А когда я собрался к себе в номер, он поднял голову, уставился на меня налитыми кровью глазами и пробормотал: