– …питались морскими свиньями, а морских свиней
истребили, так как они походили на тюленей, и поставляли тюлений мех и жир.
Позже в верховьях реки прорыли каналы, понастроили дамб и плотин. Течение
ослабло, Дельта заилилась и заросла. А жагница мутировала. Приспособилась.
– Не понял?
– Люди восстановили ее пищевую цепочку. Дали ей других
теплокровных существ вместо морских свиней. По Дельте стали возить овец,
крупный рогатый скот, свиней. Жагницы мгновенно сообразили, что любая плывущая
по Дельте барка, баржа, плот или коменга – это одно огромное блюдо со жратвой.
– А мутация? Вы говорили о мутации?
– Это вот, выражаясь по-научному, жидкое дерьмо, –
Геральт указал на зеленую воду, – кажется, жагнице по вкусу. Стимулирует рост.
Эта стерва, похоже, может достигать таких размеров, что запросто стаскивает с
плота корову. А уж стянуть с палубы человека – для нее пустяк. Особенно с палуб
тех барок, которые Компания использует для перевозки пассажиров. Сами видите,
как глубоко она сидит в воде.
Магистр бакалавр быстренько, насколько возможно и как того
позволяли телеги и багаж, попятился от борта.
– Я слышал всплеск, – шепнул он, всматриваясь в
туман между группами растительности. – Милсдарь ведьмак! Я слышал…
– Спокойнее. Кроме плеска, слышен еще и скрип весел в
уключинах. Это таможенники с реданского берега. Увидите, сейчас они тут
появятся и устроят такую бучу, какую не сумели бы сотворить три, а то и четыре
жагницы.
Мимо пробежал Гладыш. Громко выругался, пытаясь не придавить
мальчонку в шапочке с пером, который путался у него под ногами. Пассажиры и
купцы, страшно взволнованные, шебуршили свое имущество и пытались спрятать
контрабанду.
Немного погодя о борт стукнулась большая лодка, и на палубу
барки прыгнули четверо юрких, злых и очень шумливых мужчин. Они сразу же взяли
шкипера в кольцо и принялись грозно кричать, пытаясь придать своим персонам и
функциям видимость значительности, а затем активно накинулись на багаж и
имущество пассажиров.
– Досматривают еще до того, как мы причалили! –
посетовал Гладыш, подходя к ведьмаку и магистру. – Противозаконно, разве
нет? Ведь мы еще не на реданской земле. Редания на правом берегу в полуверсте
отсюда!
– Нет, – возразил бакалавр. – Граница между
Реданией и Темерией проходит по фарватеру Понтара.
– А как тут, мать его, этот фарватер найти? Это Дельта!
Островки, заливные луга постоянно меняют положение, фарватер, что ни день,
другой. Кара господня! Эй! Сукин кот, поставь на место багор, не то я тебе
задницу надеру! Благородная госпожа! Глядите за ребенком! Кара господня!
– Эверетт! Брось, испачкаешься!
– Что в сундуке? – верещали таможенники. –
Эй, развязывай тюк. Это чья телега? Валюта есть? Есть, говорю, валюта?
Темерские или нильфгаардские деньги?
– Вот так выглядит таможенная война, – прокомментировал
кутерьму Линус Питт, делая умную мину. – Визимир заставил Новиград ввести
у себя право склада. Фольтест из Темерии ответил реторсионным, то есть
абсолютным, правом склада в Вызиме и Горс Велене и тем самым здорово подсек
реданских купцов. Тогда Визимир поднял пошлины на темерские изделия. Защищает,
видите ли, реданское хозяйство. Темерию заполняют дешевые товары из
нильфгаардских мануфактур, а ремесленникам конкуренции не выдержать.
– Короче говоря, – усмехнулся Геральт, –
Нильфгаард товаром и золотом помаленьку подбирает под себя то, чего не смог
взять оружием. Темерия не защищается? Фольтест не вводит блокады южных границ?
– А как? Товар идет через Махакам, через Бругге, через
Вердэн, через порты Цидариса. Купцов интересует исключительно прибыль, а не
политика. Если король Фольтест закроет границу, купеческие гильдии поднимут
дикий крик…
– Валюта есть? – буркнул, подходя, заросший
щетиной таможенник с кроваво-красными глазами. – Что-нибудь для досмотра?
– Я ученый!
– Да хоть князь! Спрашиваю: что ввозите?
– Оставь их, Боратек, – сказал начальник группы,
высокий и плечистый таможенник с длинными усами. – Ведьмака не признал?
Привет, Геральт. Это твой знакомый ученый? В Оксенфурт, стало быть? И без
багажа?
– Верно. В Оксенфурт. И без багажа.
Таможенник вытащил из рукава огромный платок, протер лоб,
усы и шею.
– Ну и как нынче, Геральт? Чудовище объявлялось?
– Нет. А ты, Ольсен, может, что видел?
– Мне глазеть недосуг. Я работаю.
– Мой папка, – встрял бесшумно подкравшийся
Эверетт, – рыцарь короля Фольтеста! У него усы еще длиннее! Во какие!
– Топай отсюда, молокосос, – шуганул его Ольсен и
тяжко вздохнул. – Может, есть малость водки, Геральт?
– Нет.
– У меня есть, – удивил всех ученый муж из
академии, вытаскивая из саквояжика плоский бурдючок.
– А у меня закусь, – похвалился Гладыш, появляясь
как из-под земли. – Копченые налимы!
– А у моего папки…
– Брысь отседова, малек!
Уселись на бухтах канатов в тени одного из стоящих посередине
палубы возов, поочередно прикладываясь к бурдючку и закусывая налимом. Ольсену
пришлось их ненадолго покинуть, потому что разразился скандал. Купец-краснолюд
из Махакама требовал сбавить пошлину, пытаясь убедить таможенников, что
ввозимые им меха – это шкурки не чернобурых лисиц, а кошек. Исключительно
крупных. Мать же юркого и прилипчивого Эверетта вообще не желала подвергаться
досмотру, плаксиво ссылаясь на ранг мужа и привилегии, которые дает знатное
происхождение.
Барка медленно двигалась по широкой протоке меж покрытых
кустарником островов, волоча за собой по бортам косы кувшинок, водяных лилий и
гореца. В камышах грозно гудели слепни и посвистывали морские черепахи. Цапли,
стоя на одной ноге, со стоическим спокойствием глядели в воду, зная, что горячиться
вовсе ни к чему – рано или поздно рыба подплывет сама.
– Итак, милсдарь Геральт, – бросил Гладыш,
вылизывая налимью кожицу. – Еще один спокойный рейс? Знаете, что я вам
скажу? Это чудище – не дурак. Оно знает, что вы на него затаились. У нас в селе
была, понимаешь, речка, выдра в ней проживала. На дворы прокрадывалась, курей
душила. А такая была хитрющая, что никогда не залазила, ежели в дому был отец
либо я с братьями. Только тогда появлялась, когда оставался дедок.
Один-одинешенек. А дедуля наш, понимаешь, был маленько того, умишком слабоват,
да и ноги у него паралич хлопнул. Выдра, песья мать, словно знала. Ну и однажды
отец…