— Я знал об этом совершенно определенно, — ответил Зубов. —
Скажу более — раньше я не собирался вывозить письмо великого князя за границу.
Я намерен был, раздобыв его, просто держать опасную бумагу у себя… ну, может
быть, как некую острастку для молодого императора, от которого я уже тогда
опасался неблагодарности по отношению к нам, его прежним сподвижникам. Это уже
потом решение мое переменилось — поскольку переменился и сам государь. Теперь
мне нужно некое средство обеспечить свою безопасность — не более того. Никакой
торговли нашими тайнами, можете мне поверить! И чего бы ни желала сестра моя, я
никогда не нанесу урона своему Отечеству и государю.
Ольга Александровна негромко фыркнула, но ничем не возразила
брату.
— Итак, вы завладели письмом, —вернул разговор в прежнее
русло князь Каразин.. — Знали где искать, да?
— Знал, что все свои бумаги генерал хранит в секретере, —
пояснил Зубов.
— Что, вот так просто? — недоверчиво пробормотал князь
Каразин. — Но ведь любой и каждый мог отпереть его и обнаружить…
— Там были два потайных отделения, к которым невозможно было
подобраться, не имея особенных ключей, — усмехнулся Платон Александрович.
— Не ошибусь, сказав, что эти ключи у вас были?
— Не ошибетесь! — задорно тряхнул красивой головой Зубов. —
Чтобы не заставлять вас задавать очередной вопрос, сообщу, что слепки с
подлинников ключей сделал камердинер генерала, который работал для меня, и ему
пришлось заплатить на это немало…
— Камердинер дядюшки? — забыв об учтивости, перебил
ошеломленный Алексей. — Этот, как его… Селиверст Феоктистов?
— Вернее, Феоктист Селиверстов, — деликатно, сладчайшим
голоском поправил его Бесиков и снова умолк так, словно его и не было вовсе в
этом зальчике.
— Совершенно верно, — согласился Зубов. — Именно так его и
зовут. И вот, увидав мертвого генерала, я, через несколько минут полного
оцепенения и страха, понял, что судьба послала мне удачу, которой надо суметь
воспользоваться. Ключи были изготовлены на всякий случай — если Талызин
заартачится, откажется отдавать письмо Александра и нам придется выкрасть
письмо в его отсутствие. Говорю как на духу: у нас и мыслей не было об
убийстве. Украсть бумаги — да, на это мы были готовы. Но не убивать. Генерал
умер без нашего участия, и мне, повторяю, оставалось только воспользоваться
удобным случаем. Я прошел в его кабинет, открыл секретер, а поскольку времени
просматривать бумаги у меня не было, я решил забрать их все. И в это время в
доме появился вот этот злополучный юноша… — Платон Александрович кивком указал
на Алексея.
— Одну минутку! — перебил его Каразин. — Давайте по порядку.
Тут, воля ваша, князь, получается некая неувязка. Вы говорите, что труп
генерала лежал на полу в столовой. Однако же наш юный друг уверяет, что комната
сия была пуста, он даже решил, что дома никого нет, хотел выпить вина, но его
отвлек какой-то шум. Затем же… — Продолжение Василий Львович проглотил, только
слегка покосился на притихшую Ольгу Александровну.
— Короче говоря, дядюшку своего ни живым, ни мертвым Алеша
так и не увидел. Да и господа дознаватели уверяли моего юного друга, будто
обнаружили генерала в постели, с лицом, закрытым подушкою. Как объяснить сии
перемещения мертвого тела в пространстве? Не станете же вы утверждать, что
генералу не понравилось валяться на холодном полу в столовой, потому он решил
пойти лечь на мягкие пуховики?
— Перестаньте издеваться! — Зубов, чувствовалось, был уже на
последнем пределе терпения. — Я перенес его в спальню, ну, я, понятно вам?
Князь Каразин ничего не ответил, только почтительно и
поспешно кивнул, в чем тоже, чувствовалась нескрываемая насмешка, ну а Алексей
едва подавил в себе желание ехидно спросить Зубова, ему что, стало боязно, что
труп Талызина простудится, оттого-то он и дал себе труд втащить его на второй
этаж и устроить поудобнее в постели… заодно завалив лицо подушкою?
— Понимаете, я хотел, чтобы эта смерть выглядела как нечто
особенное, — вдруг смущенно проговорил хозяин дома. — Не как несчастная
случайность, а как некий удар грома, поразивший предателя. Ведь Талызин был
первым среди тех, кто остерегал государя от ссоры с Римом, кто настаивал на
сохранении и возвеличении Мальтийского ордена, а главное, учреждении масонской
ложи, на расширении сети иезуитских училищ, ну и, разумеется, постоянно
проповедовал идею унии церквей.
И если никто из нас, из всех, замешанных в деле 11 марта,
старался никогда не говорить об этом (вы знаете, что братья мои, Николай и
Валерьян, сами покинули Петербург, другие тоже старались держаться в тени, и
даже фон дер Пален не намекнул императору, что мог ждать хотя бы подобия
благодарности с его стороны, а не фактического изгнания!), то генерал, в
отличие от прочих, не оставлял императора своими намеками. Я знал, что его
непрестанно подзуживают отцы-иезуиты, поэтому решил, что, если смерть его будет
обставлена как убийство, если ни у кого не останется сомнений в том, что
произошло именно убийство, — всё это сильно воздействует на общественное
мнение.
Он несколько напыжился, расправил плечи, явно гордясь своим
замыслом, и Алексей вдруг вспомнил пересказанный ему Каразиным титул Зубова:
“Светлейший князь, генерал-фельдцейхмейстер, над фортификациями генеральный
директор, главно — начальствующий флотом Черноморским, Вознесенского легкою
конницею и Черноморским казачьим войском, генерал от инфантерии,
генерал-адъютант, шеф Кавалергардского корпуса, Екатеринославский, Вознесенский
и Таврический генерал-губернатор, член Государственной Военной коллегии,
почетный благотворитель Императорского воспитательного дома и почетный любитель
Академии художеств”.
В этих пышных эпитетах, в этой задумке относительно
воздействия “на общественное мнение” был весь Зубов — богатый честолюбец, в
душе так и оставшийся мальчишкой, который тешится более выдумкой, чем реальностью,
и до сих пор не понял, что всякое деяние имеет свои последствия. А уж, казалось
бы, кто как не он, должен был сие понимать!
Князь Каразин вдруг резко отер пот со лба и уселся рядом с
Алексеем на диванчик.
— Воля ваша, милостивые государи мои, но я что-то
окончательно перестал отделять зерна от плевел. Опять не сходятся концы с
концами! Ежели следовать вашей логике, Платон Александрович, убийство генерала
должно было остаться нераскрытым. Таинственная месть таинственных людей за его
приверженность госпитальерам и прочим поганым масонам, так?
— Так, — нехотя проронил Зубов, которому, пр всему было
видно, изрядно надоела затянувшаяся беседа.