Тайна серебряной вазы - читать онлайн книгу. Автор: Елена Басманова cтр.№ 36

Счастливая троица пребывала в приподнятом настроении. Брунгильда почувствовала себя утомленной и попросила Клима Кирилловича проводить их к мягким банкеткам посереди одной из зал.

Но до вожделенной банкетки они не дошли, их внимание привлекли еще две необычные картины. На одной из них море цветов и листьев затопило всю поверхность холста, сине-лиловые и зеленые мазки на темно-синем фоне вечернего неба образовывали куст сирени. Клим Кириллович попытался подойти поближе, чтобы прочесть фамилию художника. И тут какой-то посетитель, в темно-сером пиджаке, высокий, с темными волосами почти до плеч и с бородкой, шагнул назад и слегка задел локтем доктора Коровкина.

– Ах, Бога ради, простите. – Посетитель скользнул взглядом по барышням, обратившись к доктору: – Простите мне мою неловкость.

– Да-да, ничего страшного, – любезно успокоил огорченного господина доктор. – Созерцание хорошей картины заставляет забывать обо всем на свете.

– Вы очень добры, – высокий господин поклонился, – позвольте представиться. Зовут меня Андрей Григорьевич. Я архитектор. Строил в провинции. Сейчас приехал на Рождество в столицу, чтобы повидаться со своими друзьями. Они меня и пригласили на выставку.

– Доктор Коровкин, Клим Кириллович. – Мужчины обменялись рукопожатием. – Мои спутницы, дочери профессора Муромцева, Брунгильда Николаевна и Мария Николаевна.

Барышни приветливо улыбнулись, Брунгильда слегка наклонилась вперед, при этом ее плечи оставались прямыми, а голову она продолжала держать высоко. Мура повторила поклон сестры, постаравшись сделать это как можно изящнее.

– Здесь много чудесных картин, – Брунгильда грациозно повернула головку в сторону архитектора. – Кто автор этих замечательных пейзажей?

– Михаил Врубель, «Сирень» и «К ночи». У художников «Мира искусства» удивительно тонкое художественное чутье. А сколько выдумки в убранстве залов, как усиливается эффект восприятия картин, – сказал новый знакомец. – Жаль, что уже лет двадцать не выставляются картины Куинджи. Среди них есть поразительные, запечатлевшие нашу суровую северную природу. Например, «Ладожское озеро» – тончайшие сочетания прозрачно-переливчатых тонов, они передают и движение воздуха, и таяние снега. Сквозь воду просвечивают – хоть рукой пощупай! – камни.

– Не возражаете, Андрей Григорьевич? – Доктор, поддерживая барышень под руки», повел их к кадке с пальмой, возле которой располагались мягкие банкетки. Однако садиться никто не стал, даже утомленная Брунгильда.

Мура заметила, что высокий блондин с удивительно красивыми глазами, бесцеремонно улыбаясь, рассматривает их в упор

– Брунгильда, ты видишь? – шепотом спросила она сестру, не поворачиваясь к ней.

– Да, вижу, – ответила Брунгильда. – Он давно не сводит с меня глаз.

Мура вновь взглянула на незнакомца. Тот оставил своих собеседников и направлялся к ним! Вернее, к мужчинам. Выражение его лица становилось все более радушным, он раскинул руки:

– Андрей Григорьевич! Какими судьбами! Извините, что я вторгаюсь в вашу компанию. Рад, искренне рад вас видеть.

– Здравствуйте, Илья Михайлович, – сдержанно приветствовал его архитектор. – Давно мы не видались. Как поживает ваша супруга?

– О, вы же не знаете, – Илья Михайлович согнал с лица улыбку и скользнул быстрым взглядом по барышням, – супруга моя погибла, более двух лет назад, несчастный случай.

– Прошу прощения, – архитектор поклонился, – я этого не знал. Примите мои соболезнования.

– Дорогой Андрей Григорьевич, не представите ли вы меня вашим спутникам? – попросил красивый молодой человек, выдержав положенную скорби паузу.

Архитектор неохотно повернулся к доктору.

– Извините, Бога ради, знакомьтесь – мой давний знакомый по парижской жизни Илья Михайлович Холомков.

– Доктор Коровкин, Клим Кириллович, – назвал себя Клим Кириллович. —

А рядом со мной дочь профессора Муромцева, Брунгильда Николаевна.

– Позвольте вашу ручку, – склонился Холомков, – рад был бы припасть и к вашим ногам.

Брунгильда надменно взглянула на Илью Михайловича и протянула ему тонкую руку в перчатке. Она заметила некоторую холодность архитектора в обращении с Холомковым, а свое необъяснимое волнение пыталась скрыть за непробиваемой броней достоинства.

– Волшебное имя! – сказал Холомков мечтательно, скользнув губами по изящной ручке Брунгильды, и вновь прямо взглянул в ее глаза.

Она торопливо сказала:

– Моя сестра Мария.

Холомков перевел взгляд, улыбнулся – юная девушка, почти подросток, смотрела на него, как зачарованная. Он протянул руку ладонью вверх, и она смущенно подала ему свою.

Холомков склонился над муриной рукой, быстро поцеловал ее и вскинул голову.

– Какие у вас необычные духи, – он интригующе взглянул на покрасневшую Муру, – есть в них нечто экзотическое. – И неожиданно перехватил другую ее руку. – Какие приятные духи, но почему такие разные?

Взгляд красавца стал напряженным. Зачем он принюхивается? Ни Мура, ни Брунгильда не злоупотребляют духами, легкая цветочная вода и все, правда, у нее жасмин, а у Брунгильды розовая вода. Мура испугалась.

Тем временем Брунгильда томно подняла ресницы и спокойно промурлыкала:

– Флакончики для туалетной воды так похожи, нет ничего странного, если Мария перепутала их.

– Тонкое замечание. Рад знакомству, искренне рад. – Илья Михайлович легко поклонился. – Друг мой, Андрей Григорьевич, чем вы сейчас занимаетесь, что строите?

– Прибыл из провинции в столицу, чтобы решить этот вопрос. Провинция наша бедна, надеюсь найти заказчиков в Петербурге. А чем занимаетесь вы?

– В данный момент, – Холомков провел красивой холеной рукой по своим пышным золотым волосам и взглянул на Брунгильду, которая одновременно ласково улыбалась и напряженно молчавшему доктору Коровкину, и насмешливо наблюдавшему за затянувшейся сценой знакомства Андрею Григорьевичу, – нахожусь в отпуске. После непрерывной нелегкой службы. Покойная княгиня Свияжская рекомендовала меня в секретари князю Ордынскому.

– Ах, вот оно что, я что-то слышал, теперь припоминаю, – без всякого интереса отреагировал архитектор.

– А вы, господин Коровкин, не имели удовольствия быть знакомым с князем? – обратился к слегка насупившемуся доктору Холомков.

– Он затворником жил, как говорят, – Клим Кириллович пытался быть любезным. – А скажите, почему он скрывался от общества? Вы должны знать.

– Чудак, истинный чудак, хотя и порядочное чудовище. Видели б вы его! Суров, немногословен, глаза прожигают насквозь. Лишнее слово боязно при нем сказать. Расспросов не любил.

Мура сиплым голосом спросила, облизнув губы: