Она осталась одна. Главное, что в ее номере есть телефон. Первым делом Нэтти заказала междугородние переговоры и стала ждать. Прошел час. Она уже отчаялась, и вдруг…
— Алло! Кто это? Алло!
Комок застрял в горле, она все никак не могла его проглотить.
— Кто говорит? Алло!
Захотелось заплакать. Проглотив наконец комок, она тихо сказала:
— Мама, это я. Все наши дома?
…Они так и не узнали, где Нэтти, что собирается делать и когда вернется домой. Разговор шел ни о чем, общими фразами. На нее все еще сердились и никак не могли простить. Нэтти пообещала, что обязательно достанет деньги. Много денег. И все будут счастливы. Но для этого ей придется много работать, а им подождать.
Теперь Нэтти знала, что дома все в порядке. Живы‑здоровы, скучают. Но долго лежала без сна, думая о своем будущем. Что делать? Надо бы послать им денег. А где взять? Вдруг она услышала осторожный стук в дверь. Только одного человека она Хотела сейчас видеть. И это был он. Новлянский вряд ли знал азбуку Морзе, она же ясно услышала: SOS.
Нэтти спрыгнула с постели и босиком побежала к двери. Дик стоял на пороге, держа в руках чахлый кактус в глиняном горшке.
— На, держи. — Он протянул горшок Нэтти. — Неудобно к девушке ночью и без цветов. Магазины закрыты, провинция. Вот, в холле прихватил. Поставь рядом с водой. Но не поливай. Пусть думает, что он по‑прежнему в пустыне.
Нэтти взяла горшок и улыбнулась.
— Заходи. — Закрыла за ним дверь и спросила:
— А где остальные?
— В баре. Я изобразил любовь с первого взгляда к одной из местных красавиц и сказал, что хочу провести с ней ночь. Все поверили. А ты?
— А если серьезно?
— Если серьезно, то я честно довел девицу… До такси. Но поехали мы с ней в разные стороны. Я поклялся, что увезу ее с собой в Москву. Потому что я честный человек. Сначала штамп в паспорте, а потом все остальное. Ну, что с тобой? Ты вся дрожишь!
Нэтти прижалась к нему и несколько раз повторила:
— Мне страшно, мне страшно, мне страшно…
— Я понял. И пришел тебя успокоить. Сейчас ты расскажешь мне все. И мы вместе подумаем, что можно сделать.
Она подняла голову — и ее губы встретились с его губами. Она так долго не знала мужчины, что голова закружилась, ноги подогнулись, даже слегка затошнило. Захотелось немедленно утолить голод. Это была короткая, бурная схватка, словно с завязанными глазами в полной темноте, хотя в комнате горел свет. Они себя не контролировали. Она очень быстро достигла оргазма и отпустила его на свободу. Только после этого сказала:
— Да, я давно хотела с тобой поговорить. Ты только не кричи, выслушай меня спокойно…
Когда Нэтти закончила свой рассказ, он не сказал ни слова. Какое‑то время они лежали молча. Он думал. Вдруг в коридоре послышались осторожные шаги, кто‑то поскребся в дверь.
— Новлянский, — одними губами сказала Нэтти. — Я же дала ему понять, чтобы не приходил.
— Он дурак, — тихо сказал Дик. — А дураки настойчивы.
Подтверждая его слова, Олег тихо и нежно произнес:
— Нэтти. Это я.
— Глупая свинья, — отчетливо сказал Дик.
— Тихо, — испугалась Нэтти. — Не осложняй наше положение еще больше. Такой враг нам не нужен. Будет шпионить и доносить. А чего доброго…
— Нэт? Ты спишь?
Неизвестно, сколько бы Алекс простоял под дверью, но в коридоре послышался голос Эжени. Последовал короткий диалог, одновременно хлопнули две двери. Нэтти вздохнула с облегчением и с нежностью посмотрела на Дика.
— Тебе тоже пора.
— Думаешь?
— Скажи мне только, что все будет хорошо.
— Все будет хорошо, — задумчиво сказал он. Потом не удержался: — Только учти, что Раскатова тебе этого не простит.
— Ты должен все мне рассказать про ту толстую хлебосольную бабу. Которой она когда‑то была.
— Это еще зачем?
— Надо, — коротко ответила она.
— Нэтти, милая моя Нэтти. Вместе с лишними килограммами Эжени изгнала из себя душу. У меня такое чувство, что все лучшее в ней помещалось именно в обильных складках жира. Но если ты хочешь…
— Ладно, это потом. Подай мне большую серую заколку, там, на столике лежит. Я тебя провожу.
Дик посмотрел на столик, пошарил там рукой, взял какую‑то вещь и протянул Нэтти.
— Нет, не эту, — нетерпеливо сказала она. — Серую. Эта розовая, у нее замок сломан.
— Дурацкий цвет, — нервно сказал Дик.
— Нормальный. Все. Иди.
Но он не спешил уходить. Они поцеловались. Отстранившись, Дик задумчиво посмотрел в темное окно.
— По правилам я должен влезть в соседний номер через балкон, рискуя жизнью.
— Только не перепутай, а то попадешь к Эжени. Она обрадуется, — пошутила Нэтти.
— Зато я сразу умру.
Он все‑таки вышел в дверь, посмотрев предварительно, пуст ли коридор. Нэтти так и не поняла, какой вывод Дик сделал из рассказанного. И что он предпримет. Есть ли у нее отныне рыцарь, который будет защищать ее честь, или же она по‑прежнему одинока в своем несчастье?
«А жаль, что его не назвали Ланселотом», — неожиданно подумала Нэтти, уже лежа jj постели. Зевнула, перевернулась на бок и крепко уснула. Теперь она уверена, что будет выглядеть завтра на все сто. И цвет ее лица окажется потрясающим.
Даже если ты на сто процентов уверен в успехе, волнение все равно начнет выбивать на твоих нервах барабанную дробь. Да так, что в ушах отдается, а зубы лязгают в такт. У Нэтти реакция на стресс оказалась своеобразной: она замерзала. За кулисами было душно и очень жарко. Отопление еще не отключили, и в результате плюсовой температуры на улице градусы в помещении были избыточные. Все остальные задыхались, а Нэтти, лязгая зубами, попросила у Дика шерстяные носки. Он удивился.
— Здесь же дышать нечем!
Она не ответила, молча вложив руку ему в ладонь. Пальцы Нэтти оказались ледяными, Дик вздрогнул.
— Да ты живая или нет?
Она же чувствовала мурашки по всему телу. Дик нервничал, гримируя ее лицо. Пришлось наложить много тонального крема. Он разволновался:
— А вдруг ты начнешь потеть? У меня ощущение, будто я раскрашиваю ледяную статую. Если грим потечет, видок будет еще тот! Держись, подруга!
Она почувствовала, что не может ничего ответить. Язык одеревенел. Тысячеглазое чудовище стягивало в зал свои бесчисленные конечности. Жующие рты, шевелящиеся пальцы, чешуя разноцветных нарядов — все это растекалось по сиденьям и готовилось переварить зрелище единым желудком. Нэтти не боялась, но невольно заискивала перед этим чудовищем — толпой. Его нельзя было победить — только вызвать к себе интерес и сочувствие и тем самым уберечься.