Великий стол - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Балашов cтр.№ 35

Петру вдруг стало страшно. Мгновение казалось, что свой холоп сейчас, после убиения Константина, так же ударит и его и свалит в паркую лужу на полу подле князя, коего он хоть и ненавидел давно и долго, но и в ненависти своей робел, ощущая, что перед ним – князь, с высшею волей и высшею властью над ним, Петром Босоволком. И теперь, прервав эту жизнь и на несколько долгих мгновений как бы осиротев, стоял он, сам изумляясь содеянному. Слуга вывел Босоволка из столбняка, спросил буднично:

– Куды теперя труп-то деваем? Али тута бросить?

С усилием разлепив губы, Петр отозвался:

– Погоди. Огня вздуй. В крови весь!

В драке опрокинули кувшин с водой, нечем было отмыть липкие от крови руки. Слуга и тут нашелся. Вышел, зачерпнул снегу.

Тело князя Константина подняли, уложили на постель. Сапогами, пока возились, поминутно наступая в кровь, натоптали всюду черные следы.

– До утра долежит! – махнул рукою Петр. И, не потушив свечи (стало все равно – не скроешь уже!), пошел вон, едва притворив двери.

Сторожевые ратники далеко расступились перед ним, со страхом вглядываясь в темноте в белое лицо рязанского боярина.

Теперь надо было послать людей обрядить тело князя и перенести в церковь, нарядить холопок вымыть изгвазданный покой, прибрать все, что разбили и перевернули в драке… И еще раз подумал Петр, что уже до восхода солнца об убийстве рязанского князя узнает вся Москва…

Больше всего ему хотелось теперь, вместо возни с телом убитого, вымыться в бане, напиться крепкого меду и завалить в пуховики с женою ли, а еще лучше иной какою бабой из холопок, лишь бы молчала в постели, не подавая даже и голоса, и самому молча, стиснув зубы, яро и страшно тискать живое – живое и теплое! – бабье тело, и чтобы до одури, чтобы до предела сил, и после уснуть наконец мертвым, без видений, сном.

Морозное зимнее солнце сквозь слюдяные намороженные оконца золотыми столбами дотянулось до середины изложницы. Борис тряс его за плечо:

– Вставай, вставай же!

Александр потянулся, еще не открывая глаз, – надо же так заспать! – с вожделенным удовольствием представил себе сегодняшнюю охоту, снег в искрах серебра, горячий бег хортов, красные промельки лисиц, уходящих от погони между пушистых от инея стволов Серебряного бора, и решительно намерился вскочить, чтобы нагонять упущенное время. Но первое, что увидел он, подняв ресницы, было белое, с расширенными, темными от ужаса глазами, лицо брата, и только тут понял, что и в голосе будившего его Бориса сквозь сон уже слышалось что-то странное. («Пожар? Беда? Какая?») Александр рывком сел на постели, встряхнул головой, прогоняя остатки сна.

– Ты что?

– Князь Константин убит! – потерянно вымолвил Борис.

– Чего? Что? Какой? Ростовский князь? – еще не понимая, переспросил Александр и – осекся. – Кто?! Князь Константин!.. Убийца! – выкрикнул он бешено. Борис вдруг заплакал:

– Мы все убийцы теперича!

– Нет, не все!

Александр уже стоял, прямой, сверкающий взором, решительный. Мятущимися пальцами он застегивал серебряные пуговицы ферязи. Вбежавшему слуге крикнул:

– Саблю!

Борис осел на постель, сипло переспросил:

– Ты… Зачем?

– Не боись. Брата не трону. – И – скороговоркою: – Виноваты! Да! Что своею волею не отпустили Константина на Рязань, что не остановили брата еще тогда, в самом начале… Что мирволим ему… терпим… Словно нас и нет… По охотам всё, за зайцами! А Москва, она общая, наша Москва! Мы все господа тут! И без нас, без нас… Как он посмел? – Александр наконец справился с ферязью и теперь, уже обутый и одетый, пристегивал поданное слугою оружие.

– Брони, казну, живо! И всех, всех! – кидал он слугам, и те, сломя голову, мчались с приказами.

– Что же теперь? – растерянно повторил Борис, тупо глядя на решительные сборы брата. Александр, зарозовев, обернул к нему гневное чело. Оба почуяли враз, что сейчас, тут, старшим среди них, Даниловичей, стал Александр, и в его руках, а не в руках Юрия заключена ныне дальнейшая судьба московского княжеского дома.

«Поднять Москву? – с лихорадочным напряжением соображал Александр. – На законного князя? За убитого – как-никак врага?! Не подымешь! Не поймут, осудят. Призвать бояр? Протасий не вступит в усобицу княжичей, а без него и прочие не станут перечить Юрию. Они все одинаковы! Будут поддерживать его, пока не потеряют все: и Переяславль, и Коломну, и честь, и саму волость Московскую! А тогда, ежели и поймут, и схватятся, – поздно станет. Остается одно, да, только одно…»

– Собирай дружину! – сурово приказал он. – Едем к Михайле в Тверь!

– А как же Иван, Афоня?

– Афанасия не трогай, дитя, мал еще. А Ивана спроси! Хотя… – Он приодержался, супясь, и вымолвил, как ударил: – Не поедет Иван!

– Мыслишь?

– Да! И еще: пойдешь наружу, одень бронь и захвати верных кметей! Не то как бы нам с тобою на место князя Константина в поруб не угодить!

Собравшимся дружинникам Александр, не обинуясь, сразу объявил, что они едут в Тверь, к великому князю, и что тот, кто хочет, может остаться на Москве. По лицам, смятенным, ошалелым, испуганным, понял: не поедут многие. Подумал: «Пусть так!» Немного, да верных, лучше, чем толпа готовых передатися иному господину слуг. К тем дружинникам, что жили за городом, тотчас послал верховых гонцов с наказом скакать опрометью и собираться вне Москвы, в его дворе на Неглинной, там и ждать в оружии. Юрий очень мог, да и должен был, попытаться задержать братьев, но Александр расчел, что собирать всю дружину в кремник нерасчетливо, будет потеряна быстрота, и Юрий успеет стянуть крупную рать.

Снег сиял и сверкал на солнце. Румянолицые, спешили по улицам москвичи, и толпа княжеских верховых ни у кого не вызывала особого внимания – мало ли куда собрались молодые Даниловичи с дружиной! Пока торочили коней, выносили добро, оборужались, пока опомнившийся Борис летал по кремнику (найдя в Александре старшого, он сразу стал деятелен, деловит, благо решал и думал за него брат), пока все это происходило, Юрию успели донести, и он, схватя неколико конной дружины и накинув прямо на шелковую рубаху курчавый овчинный ордынский тулуп, взвалился на конь, схватил саблю и коршуном ринулся останавливать беглых братьев. В то время как тут топтались у крыльца, судили-рядили, слали гонцов и ждали вестей, явился решительный Юрий с решительными, наглыми от княжой ласки холопами и послужильцами-дворянами, что готовы были по первому знаку господина ринуть в сечу. Дружина Александра заколебалась, стесненная со всех сторон Юрьевыми кметями, которые тотчас начали, наезжая конями, пятить растерянных Александровых ратников в угол двора. Был страшный миг, когда казалось, все уже кончено. Те начинали хватать за поводья коней, вырывать из рук копья, кого-то уже сволакивали с седла и крутили руки, а рядом стоящие всадники только смотрели, не ввязываясь, как вяжут их товарища… Но тут на крыльцо выбежал сам Александр. Взмыв в седло, он молча, со страшным от гнева лицом, в один конский скок оказался прям Юрия и, подняв саблю, обрушил ее плашмя на лицо княжего дворского, что кинулся было загородить господина. Хлынула кровь, дворский шатнулся, теряя поводья, и Александр, тотчас схватя его рукою за шиворот и мгновенно вбросив лезвие в ножны, мощным рывком исторг из седла, швырнув, словно соломенный сноп, под конские копыта. Кмети прянули в стороны, и в тот же миг Александр взял Юрия за грудки, встряхнул так, что с того слетела бобровая шапка, голова с рыжими кудрями мотнулась взад-вперед, и сам Юрий, потеряв саблю и сползая с седла, уцепился за железные руки брата.