О бедные женщины на целлофановых пакетах, как я вас понимаю! Ваши пламенные взгляды и великолепные тела ежедневно трутся о чьи-то ноги, трескаются, рвутся, прислоняются к грязным поверхностям. Кто их помнит? Кто любит? Когда в руках два пакета по пять килограммов каждый, безразлично, что на них изображено: красивое тело, собор Парижской Богоматери или просто футбольный мяч. Я не хотел быть футбольным мячом. Я хотел быть Человеком.
Алла в то время тоже работала манекенщицей. Ей уже исполнилось двадцать пять, то есть лучшие годы для этой профессии уже миновали и без особого для нее успеха. Тогда наши девушки еще не уезжали в Париж за большими деньгами. И никуда не уезжали. За редким исключением: некоторым удавалось выскочить замуж за иностранца. Делать же Алла ничего не умела, и рано или поздно должен был возникнуть вопрос: "А что дальше?" Надо как-то устраивать свою судьбу. Надо искать мужа. И мужа со средствами, при котором можно не напрягать себя работой, хорошо при этом одеваться, покупать в магазине деликатесы и так далее. Иностранцев на горизонте не наблюдалось. На горизонте Аллы, имеется в виду.
Мы встретились банально, на показе мод. Я был в очередном костюме, она в вечернем платье с бездарным волнообразным декольте. Следствие короткой карьеры манекенщика — ценю в одежде прежде всего удобство. Ненавижу, эксперименты. Ненавижу постмодернистов. Экспериментаторов. Ненавижу всех. Очень немногие из демонстрировавшихся мною костюмов я хотел бы иметь для себя.
Первое, что я спросил у Аллы, глядя на ее платье: "Удобно ли в этом ходить?". И по выражению ее красивого лица понял, что женщина страдает. Плечи вываливались из декольте, она все время думала только о том, как бы не остаться голой на глазах у почтенной публики. Зато я обратил внимание на высокую упругую грудь, которую оценил, даже еще ее не касаясь.
Счастье Аллы, что она не была дурочкой. А мое? Это был слишком уж расчетливый роман. Она искала себе мужа, я никак не искал жены. Но нам обоим нравилось появляться вместе в людных местах. Мы были безумно красивой парой. Именно так: безумно! Днем мы блистали, а ночами, наслаждались опытностью друг друга в ее крохотной комнатке в коммуналке. Эта комнатка досталась Алле при размене с бывшим мужем, деспотом, жутким ревнивцем и неудачником. Так она всегда утверждала. При размене однокомнатной квартиры он получил такую же комнатку в коммуналке, свободу от своей ревности и красавицы-жены, а Алла — возможность для более удачного брака.
Но я был не вариант, у меня не было даже своей собственной однокомнатной квартиры. Я жил с родителями, подрабатывал телом и писал книги, которые в то время невозможно было издать. Это было Время Порочного Круга. Если ты не член Союза писателей, тебя не будут печатать и тебя ни за что не примут в Союз писателей, пока не напечатают. Как хорошо, что то время кануло в Лету, и у каждого марающего бумагу теперь есть шанс!
Так вог, я наслаждался ароматом жасмина, этими жаркими ночами и не думал о будущем. Не думал о том, какой эта история будет иметь конец. Зато Алла думала. Она изводила меня вопросом "А что будет?". И невольно ли, нарочно, но я ей помог.
Что же я сделал? Да ничего особенного! Я познакомил Аллу со своим научным руководителем, тогда еще кандидатом наук, но работавшим над докторской диссертацией, с Аркадием Михайловичем Гончаровым. Диссертация Гончарова близилась к завершению, как и карьера Аллы. Выло предчувствие, что они друг другу понравятся, а предчувствие меня не обманывает. Возможно, подсознательно я уже жаждал от нее избавиться. Моему научному руководителю стукнуло сорок пять, всю сознательную жизнь он занимался тем, что пытался доказать свое родство с семьей Гончаровых, а через них и с Александром Сергеевичем Пушкиным. Дни и ночи просиживал в архивах, высиживал научные работы, как какая-нибудь курица-наседка высиживает из яиц выводок бестолковых цыплят. Большинство из этих яиц, на мой взгляд, были тухлыми, цыплята не выжили, издохли после первой же публикации, но это не мешало Аркадию Михайловичу с гордостью называть число напечатанных научных работ. Его как раз печатали охотно!
Вследствие чрезвычайной занятости, мой научный руководитель оставался холост. Мне всегда казалось, что в вопросах отношения полов он не пошел дальше бабочек и пчелок. То есть был уверен, что зачатие происходит в процессе опыления. И я подсунул ему жасмин. Опьяненный его ароматом, бестолковый шмель приземлился аккурат в самую пыльцу. Алла мгновенно просчитала ситуацию. Во-первых, он был преподавателем в университете. А в те времена зарплата там была высокая. Плюс кандидатские. Плюс за аспирантов, научное руководство которыми Гончаров осуществлял. За заведование кафедрой. За публикации. Ну и так далее. Калькуляцию Аллочка произвела мгновенно.
Гончаров жил почти в самом центре Москвы, в шикарной квартире, доставшейся в наследство от родителей. Имел автомобиль «Жигули», что было в те времена крайне престижно. Имел и дачу, и регулярные командировки в соцстраны, где пропагандировал русское слово. Иногда выпадали и капстраны загнивающего мира. Наша же только-только начинала загнивать (никто и не думал, что последствия окажутся столь ужасны!) Словом, Гончаров имел полный джентльменский набор того времени, с которым можно было покорить сердце любой дамы. Умная Алла свою выгоду поняла: это был Брак с большой буквы, и счастье, что Гончарова до сорока пяти его лет еще не подхватила какая-нибудь красотка! Вернее, он был так занят предполагаемым родством с прекрасной Натали, что не замечал других женщин. Но Алла! Ей бы родиться два столетия назад, да сделать высокую прическу, да облачиться в платье с кринолином, она покорила бы обе столицы!
Я, смеясь, наблюдал за этим романом. За ужимками Аллы, за ее тривиальными приемами, с помощью которых женщина привязывает к себе мужчину, за его непониманием того, что происходит поначалу и откровенным рабством в конце. Хотите сказать, что я ревновал? Нет. Я изучал. Это действительно было весело и крайне занятно! Гончаров так смешно виноватился передо мной. Помните? Алла была моей девушкой. Получается, что он ее у меня увел. Я подыгрывал обоим, изображая разбитое сердце бедного Пьеро, которого бросила красавица Мальвина. А в душе хохотал. Что вообразил о себе бедняга профессор! Увел девушку у Паши Клишина, признанного сердцееда! Это она его на себе женила, господа! Ей было двадцать пять, ему на двадцать лет больше. Она же не думала, что когда ей исполнится тридцать пять, ему уже будет хорошо за пятьдесят, а мир изменится настолько, что научные звания, равно как и научные работы в области культуры, потеряют всякую ценность. Что за это уже не будут платить. А платить будут за дело. И появится слово «бизнес». Потом к нему добавится слово «свой». Свой бизнес — вот что ценно. Деньги, которые приносят деньги. Что улицы Москвы заполнят сверкающие иномарки, а пригороды — шикарные особняки.
Но все это потом, через десять лет, а тогда счастливая невеста в белом платье и сорокапятилетний жених в черном костюме шли в загс, окруженные родными и друзьями. В числе которых был и ваш покорный слуга. Молодые были окутаны облаком безоблачного счастья, словно деревья зеленой дымкой в начале мая. Листва облетела быстро, наступило лето, потом и осень, и, наконец, пришла зима. Тогда прекрасная Алла вспомнила о том, что на свете есть Паша Клишин.