Корсары Ивана Грозного - читать онлайн книгу. Автор: Константин Бадигин cтр.№ 39

Когда последний карбас вытащили на сухой волок, ватажники валились с ног от усталости, и холмогорец Молчан Прозвиков, кормщик передового коча, доверенный человек купцов Строгановых, приказал разводить костры и готовить ужин.

Сухой волок через полуостров Ямал тянулся всего на пятьсот шагов, от третьего Мутного озера до Большого, из которого брала свое начало река Зеленая. Пятьсот шагов, но как тяжело давались эти шаги! Предстояла переноска запасов на плечах и перетяжка по песку кочей и карбасов.

Нахлебавшись горячей болтушки из овсяной муки, наевшись до отвала вареной оленины с сухарями, ватажники, позевывая и крестясь, разбрелись по своим кочам.

Озябнув у потухшего костра, дозорный Федор Шубин решил поискать поблизости сухих прутьев либо деревянных обломков. Он был круглолиц и широкоскул. Из-под ржавых бровей глядели приветливые голубые глаза.

В здешних местах леса не было, и дрова приходилось таскать на себе с остальными запасами. Поэтому и на костер, без нужды, жалели каждое полено.

Озеро Большое казалось совсем рядом. Полуночное солнце окрашивало его гладкую поверхность в розовый цвет.

Поднявшись с валуна, обросшего серым лишайником, Шубин зашагал к высокому деревянному кресту, одиноко черневшему у берегов озера.

Песчаный волок был взрыт, в выбоинах, пересечен глубокими колеями. Недавно здесь проходили люди. Рядом со следами влачимых по песку судов виднелись отпечатки многих людских ног.

«С месяц как прошли человеки, — приглядевшись, подумал Федор Шубин. — Мезенские, наверно. Из Холмогор мы первые в море вышли… Что это там, у креста, будто животина?»

Федор оглянулся на оставленную у кочей пищаль, ощупал длинный засапожный нож. Из-под накинутого на плечи бараньего кафтана блеснула кольчуга. Желая спугнуть зверя, он гикнул и, напрягшись, стал ждать. Серая куча у креста не пошевелилась. Федор подошел ближе и понял — у креста, скорчившись, лежал человек.

Шубин медленно подошел к нему, тронул за плечо, негромко позвал:

— Эй, малый!

Человек не пошевелился. Федор ощупал его руки, они были холодные. «Мертвый», — была первая мысль. Желая убедиться, он повернул человека лицом кверху и, вынув из-за голенища нож, приставил лезвие к губам. Лезвие затуманилось.

Шубин крякнул, снял шапку, поклонился кресту и, взвалив на плечи неподвижное тело, двинулся к лагерю. У кочей он бережно положил его поближе к костру и подбросил несколько поленьев. Вместе с Молчаном Прозвиковым они раздели незнакомца, растерли его, влили в рот глоток крепкого вина.

Незнакомец открыл глаза. Увидев людей, он заплакал.

— Голодал я, братцы, всякую нужду терпел, — плача, бормотал он. — Душу свою сквернил, ел мышатину, и травные коренья, и ерниковые прутья, и всякое скверно… Помирать к кресту приполз. Спасибо, братцы…

Он пожевал сухарь, предложенный Шубиным, и сразу заснул.

Федор Шубин вместе с Молчаном Прозвиковым отнесли его на ночь под палубу, положили на тряпье и покрыли бараньим одеялом.

— Вишь, оголодал человек, — раздумчиво сказал Молчан. — А по разговору вроде новгородец…

Под утро потянул морской ветер: небо заволокло нависшими серыми облаками, заморосил легкий холодный дождь.

Федор Шубин сварил в медном котле кашу и разбудил ватажников. К каше вместе с мореходами поднялся незнакомец. Он был бледен и шатался от слабости.

У котла кормщик Молчан Прозвиков учинил строгий допрос.

— Мы строгановские люди, — сказал он незнакомцу, — идем по торговому делу. Всякого в свою дружину не пустим. Вот и обскажи нам, кто ты таков, из каких мест и как на волок попал.

Незнакомец кивнул головой.

— Степан Елисеев, сын Гурьев, — назвал он себя. — Из Бежецкого верха. Крестьянин боярина Ивана Петровича Федорова. Землю пахал и хлебушек сеял. И в отхожий промысел, бывало, ходил — кормщиком на дощаниках и речных лодьях. На жизнь жаловаться не приходилось. Боярин был справедлив и милостив. Жена детишек народила — двое было. А в прошлом годе беда пришла. Сам царь к нам в Бежецкий верх пожаловал с кромешниками. Боярские хоромы порушил и наши избенки сжег. А холопов да слуг боярских и нас, мужиков-хлеборобов, топорами зарубили либо пиками покололи…

— Что так? — спросил Максим Бритоусов, мореход, с белой бородой и с густой белой гривой.

— Откуда нам знать! Говорили, будто наш боярин измену замыслил, похотел сесть на царский престол.

— Вона как! — сказал Бритоусов. — Значит, ты, Степан Гурьев, против царя вор?

Степан хмуро посмотрел на старика.

— Вором не был. За царя-батюшку всегда готов был голову положить. А в тот раз не показался он мне.

— Вона как! — опять сказал Бритоусов.

— Мужиков топорами рубили да на колы сажали, а баб наших и девок повелел царь Иван Васильевич до наготы раздеть. Кур на улицу кромешники выпустили, а царь заставил баб наших кур ловить… — Голос Степана Гурьева задрожал. — А кромешники из луков стали стрелять по женкам да и положили всех до одной. Остались живы те, что в лес успели убежать, да те, что на потеху себе царь оставил.

— Откуда ты знаешь, что сам царь приказал вашим женкам кур ловить? — подал голос Федор Шубин.

— Да уж знаю. Царь у часовни остановился, а в часовне мой брат Семен за иконами спрятался, он и слышал и мне сказал.

— А ты где был в тое время?

— Я-то? Я в лес за хворостом поехал, потому и жизнь себе сохранил. Да и не рад, что жив остался. Детишек малых и тех кромешники в огонь покидали. А царь смеялся, «гой-да, гой-да!» кричал… Разбередили вы мне душу, братцы, — закончил Степан Гурьев.

Ватажники молчали.

— Вона как! — нарушил тишину Бритоусов. — А скажи нам, человек хороший, как ты в здешних местах сам-один оказался? Далеченько Ямальский волок от Бежецкого верха?

— Узнал я, братцы, что с женой и детками содеялось, и надумал из нашего села бежать, и брат со мной, и еще три мужика. Пошли мы вольных краев искать. Где пехом, где рекой, где с обозом прилучалось. Так мы до Холмогор дошли и еще дальше, в Мезень. Короче говоря, взяли меня мезенцы и брата моего в артель.

На четырех кочах мы за меховым товаром в Мангазею подались. Где морским ходом, где по рекам и волокам… С реки Зеленой в море вышли, а на второй день учало погодою кочи бить. Три кочи разломало, а запасы и людей разметало по морю. И плыли люди на берег на веслах, и на тесинах, и в карбасах, кто как мог. А коч купца Остафьева кинуло на берег, цел, и завалило на мысе песком… Две недели тот остафьевский коч мы из песка выгребали и с мели снимали. — Степан Гурьев тяжело вздохнул. — И собрались мы на остафьевский коч и шли на восход парусом один день. Ночью снова бросило ветром коч на сухой берег, и снять с мели не смогли. Выбрались мы на берег мокрые, кое-какие запасы и товары с собой свезли. Развели огонь, согрелись, заснули с устатку. Наехала на нас немирная самоедь. И на меня один навалился, насилу вывернулся у него из-под рук. Отбились кое-как. Осталось нас семеро. Однако захватила самоедь припасы — муку и мясо сушеное, и оголодали мы вовсе. Решили карбасом обратно на волок возвратиться. Да не всем привел бог. Налился карбас полон воды, и парус ветром изодрало, весла из рук вышибло. И не знаю, как до берега добрались. Померли товарищи, кто на морском ходу, кто на реке. И брат мой помер… Мне одному довелось к кресту дойти.