Я ударил навстречу, и посыпались искры, когда Грейсвандир
рубанул по темному руническому мечу. Потом отпрыгнул назад. Глаза мои привыкли
к полутьме, и, хоть свеча и погасла, я видел тварь. Существо тоже видело меня и
было посильнее смертного — как, впрочем, и я сам. Мы кружили по комнате. Из
окна садил ледяной ветер, холодные капли хлестали в лицо. Когда я в первый раз
ранил тварь в грудь — длинный порез, — она не проронила ни звука, хотя по
краям раны заплясали огоньки. После второй раны — в плечо — существо
разразилось проклятиями.
— Сегодня я высосу мозг из твоих костей, — орало
оно, — а потом высушу их и со всем доступным искусством вырежу набор
флейт! И когда я буду играть на них, дух твой будет корчиться в бестелесной
агонии!
— Красиво зажигаешь, — отвечал я.
Оно слегка замедлило движения, и у меня появился шанс.
Я отбил в сторону темный меч. Мой выпад был великолепен,
клинок вошел прямо в середину груди и вышел из спины.
Тварь взвыла, но не упала. Грейсвандир вырвался из моей
ладони. Языки пламени охватили рану. Существо стояло передо мной и горело. А
потом шагнуло ко мне. Я схватил стул и выставил его вперед.
— У меня сердце не там, где у людей, — проговорило
существо.
И ударило мечом, но я стулом отвел удар и ножкой попал ему в
глаз. Затем, отбросив стул, я ухватил его за правую руку, вывернул ее в сторону
и изо всех сил ударил по локтю. Раздался треск, рунический меч звякнул об пол.
Левой рукой существо ударило меня по голове, и я упал.
Оно метнулось к мечу, но я ухватил его за лодыжку и дернул.
Оно растянулось на полу. Я навалился сверху и потянулся к горлу. Голову мне
пришлось прижать к груди, упереться в плечо врага — левой рукой он терзал мое
лицо.
Мои руки сдавили его горло смертной хваткой, и глаза его
стремились к моим. На этот раз я не стал отводить взора. А потом что-то
кольнуло в основание мозга, и мы оба узнали то, что узнали.
— Ты! — ухитрилось оно выдохнуть, прежде чем я
стиснул руки и выдавил жизнь из этих кроваво-красных глаз.
Я встал, поставил ногу на труп и вырвал Грейсвандир.
Как только меч вышел из раны, тварь загорелась и полыхала до
тех пор, пока от трупа не осталось ничего, только закоптелое пятно на полу.
А потом ко мне подошла Лоррейн. Я обнял ее, и она попросила
проводить ее домой… спать. Так я и поступил. Больше мы уже ничего не делали,
просто лежали вместе, пока она не выплакалась и не уснула. Вот так я и
повстречал Лоррейн.
Не слезая с лошадей, мы втроем — Ланс, Ганелон и я —
смотрели с высокого холма на проклятое место. Поднявшееся к полудню солнце
светило нам в спину. Раскинувшаяся впереди картина подтвердила мои опасения.
Место было сродни тому искореженному лесу, что лежал к югу
от Амбера.
«Ох, отец мой! Что же я натворил?» — проговорил я про себя,
но ответ был уже перед моими глазами: Круг Тьмы, простиравшийся, доколе только
хватало глаз.
Через прорези забрала рассматривал я его: обугленную, унылую
землю, издававшую зловоние. В эти дни я не поднимал забрала. Люди смотрели на
это как на прихоть, но мое положение давало мне право на чудачества. Прошло две
недели после битвы со Стригаллдвиром. Я надел шлем наутро, прежде чем выполнить
то, что обещал Лоррейн, и вздуть Харальда. Размерами я уже был прежний, так что
лучше прикрыть лицо.
Теперь я весил уже под девяносто килограммов и чувствовал
себя почти как раньше. Раз уж я могу помочь очистить край по имени Лоррейн от
этой грязи, я знал, что по крайней мере попробую сделать то, чего больше всего
желаю. И, быть может, добьюсь успеха.
— Так, — сказал я, — не вижу там войска.
— Для этого надо ехать на север, — ответил
Ланс, — и мы, вне сомнения, увидим их, когда начнет смеркаться.
— Далеко?
— Лиги три или четыре. Они маневрируют.
До Круга мы ехали два дня. От подвернувшегося на рассвете
дозора мы узнали, что внутри у границ Круга по ночам постоянно собираются
войска. Проводят какие-то учения, а к утру исчезают в глубине Круга. А над ним
постоянно висит темная туча, хотя гроза все не разражается.
— Позавтракаем здесь, а уже потом поедем на
север? — спросил я.
— Почему бы и нет? — ответил Ганелон. — Я
голоден, а время у нас пока есть.
Мы спешились и перекусили вяленым мясом, запивая его влагой
из фляжек.
— Не понимаю я этой записки. — Ганелон рыгнул,
похлопал себя по животу и раскурил трубку. — В грядущей битве он будет
рядом или нет? И где он? Где, если собирается помогать? День битвы все ближе и
ближе.
— Забудь о нем, — ответил я. — Это, наверно,
была шутка.
— Не могу, разрази меня гром! — воскликнул он в
ответ. — Все кажется настолько странным!
— В чем дело? — удивился Ланс, и тут я понял, что
Ганелон пока ничего еще не сказал ему.
— Мой прежний сеньор, лорд Корвин, прислал с
птицей-посланником странную весть, мол, он идет, — объяснил
Ганелон. — Я думал, он давно мертв, но это послание… До сих пор не могу
понять, что это значит.
— Корвин? — переспросил Ланс, и я затаил дыхание —
Корвин из Амбера?
— Из Амбера и Авалона.
— Забудь про это послание.
— Почему?
— Он человек без чести, и слова его ничего не стоят.
— Ты знаешь его?
— Я слыхал о нем. Давным-давно он правил в этой стране.
Разве ты не помнишь сказаний о демоне-властелине? Все они таковы. И Корвин не
лучше, только было это задолго до нас. Самым лучшим днем его правления оказался
тот, когда он отрекся и бежал, ибо видеть тут его больше никто не желал.
Это не было правдой! Или же было?
Бесконечное множество теней отбрасывает Амбер, много теней
отбрасывал и мой Авалон, ибо в нем был я. На многих землях знают меня; хотя
никогда не ступал я там, но тени мои ходили, перевирая мои дела и мысли.
— Нет, — отвечал Ганелон. — Я никогда не
придавал значения старым россказням. Интересно, неужели известный мне Корвин —
тот самый, что правил здесь?
— Весьма вероятно, — вмешался я, решив перехватить
инициативу в разговоре. — Но если он правил столь давно, то, верно, уж
одряхлел или умер.
— Он был колдуном.