Любовь и замки. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Жюльетта Бенцони cтр.№ 76

Прибывшего проводили не в комнату королевы, как то было в первый раз, а в галерею Оленей. Он встретил там шведку, одетую вовсе не по-королевски, а как одеваются обычные женщины. На ней было платье темного бархата, украшенное фламандскими кружевами; она прогуливалась под руку с восхитительным брюнетом: маркизом Ринальдо Мональдески, о котором поговаривали как о ее любовнике. Несколько человек из свиты — среди, которых не было ни одной женщины — болтали приглушенными голосами на другом конце галереи, но они исчезли тут же с появлением отца Ле Беля. Остались только два гвардейца и Сантинелли, известный тем, что вместе со своим молодым братом он пользовался привычной протекцией королевы.

Произошла странная сцена. Взяв пакет писем, Кристина протянула его Мональдески, приказав ему открыть его и прочесть содержание. Но едва увидев первые строки, молодой человек испугался, побледнел и задрожал. — Тогда прочту я! — сказала королева. И она прочла.

Адресованное послу Испании послание было удручающего содержания: все планы королевы были в нем яснейшим образом изложены и, что более важно для влюбленной женщины, там были осмеяны ее привычки, равно как и физические недостатки. Кристина действительно не была очень красива, несмотря на искрящийся взор и восхитительные ноги, которые она любила показывать в облегающих башмачках. Небольшого роста, со слишком крепко сбитой фигурой, она имела физический недостаток: одно плечо у нее было выше другого. Лицо нельзя было назвать привлекательным, а грудь была, пожалуй, слишком велика. Все это Мональдески — ибо, конечно, он являлся автором письма — жестоко высмеял. Теперь он глядел на Кристину с ужасом, и вдруг повалился на пол, обхватив ее колени руками: — Прощения! Прощения!..

Он не произносил ничего, кроме этих слов. Бесстрашная Кристина, не желая видеть его таким трусом, направилась к окну. Он последовал за ней, не вставая с колен и уцепившись за ее платье, не стесняясь присутствия остальных наблюдавших эту сцену, кто с безразличием, кто с ужасом. Наконец королева позволила ему сказать слово в свою защиту.

Срывающимся голосом начал Мональдески свое оправдание. Что он сказал? На самом деле ничего убедительного. Он пытался переложить ответственность за ошибку на своих врагов, на Сантинелли, которого ненавидел и чей взгляд чувствовал теперь на себе. Оправдание было неуверенным, сконфуженным и туманным, подобно этому ноябрьскому дню. Он хотел пробудить в сердце той, кого так жестоко оскорбил, горячие воспоминания об их последних ночах, даже не отдавая себе отчета в том, что возбуждает этим горечь в сердце женщины и одновременно гнев королевы.

Когда, исчерпав все возможные аргументы, он наконец умолк, Кристина, оставив его, обернулась к отцу Ле Белю, который, дрожа, перебирал в углу свои четки. То, что она сказала, вырвало из уст Мональдески крик ужаса: священник должен исповедовать виновного, дабы приготовить его к смерти. Взволнованный не меньше провинившегося, отец Ле Бель пытался смягчить королеву, но она ничего не желала слушать, — ни уверений монаха, ни воплей человека, рыдающего у ее ног. Она вышла и почти бегом удалилась в свою комнату.

Прошли долгие минуты. Прислонившись горячим лбом к прохладному стеклу, Кристина смотрела невидящим взглядом на сырой и туманный парк, начинавший погружаться в сумеречную тень. Ни единого звука, кроме легкого стука в дверь. Это отец Ле Бель. Его лицо бледно, и руки дрожат. Нет, он пришел не для того, чтобы сказать, что виновный исповедан, он хочет призвать эту женщину смягчить свое решение, которое можно сравнить только с жестокостью варваров. Он описал Мональдески таким, каким только что его видел, плачущего, распростершегося ниц, призывающего королеву, единственное слово жалости которой вызовет его искреннее обожание. Затем священник обратился к сердцу Кристины, и, наконец, заговорил о короле Франции, которому принадлежит замок и который не может потерпеть, чтобы в нем совершалось столь явное убийство… Ничего не помогло! Королева грубо приказала священнику вернуться в галерею и поторопиться с выполнением своего долга, если он не хочет, чтобы виновный умер без причащения.

Затем, еще через несколько минут, вновь постучали в дверь. На этот раз сам Сантинелли. И он тоже пришел просить помилования для этого человека, которого он ненавидит и презирает, но которого все же не может позволить хладнокровно уничтожить. Можно быть записным дуэлянтом, можно быть даже жестоким и грубым как наемник, но нельзя ударить коленопреклоненного человека. — Когда палач отрубает голову, ему всегда приходится ударять коленопреклоненного!

Теперь она уже угрожала. Если Сантинелли не желает подчиняться, пусть уходит! Она прогоняет его. Но в любом случае это не спасет Мональдески. И внезапно она закричала: — Это трус, бесчестный трус! Надо, чтобы он умер, и как можно скорее! И если он не поторопится с причащением, зарежьте его! — И дверь закрылась за спиной итальянца.

В галерее происходил отвратительный спектакль. Мональдески, распростертый перед священником, который сам едва держался на ногах, был уже не более, чем тряпкой. Сантинелли прокричал ему от дверей, что спасения нет, и что час смерти пробил для него. Потом приблизился с обнаженной шпагой к несчастному, который с глазами, наполненными ужасом, в безумии шептал: «Минуту… только минуту еще».

Сантинелли более не слушал. Подняв шпагу, он склонился над приговоренным, нашел сердце и покончил бы в одну минуту, если бы на Мональдески не было кольчуги. И так как тот попытался голой рукой отвратить оружие, оно ранило три пальца Сантинелли, прежде чем сломаться. Как безумный, в бешенстве тот достал кинжал и ударил его по лицу, позвав еще двух гвардейцев на помощь, чтобы покончить с этим. Однако это оказалось непросто. Мональдески цеплялся за жизнь, его крики были слышны во всем дворце… Долгие минуты прошли, пока они не прекратились… Сантинелли наконец удалось перерезать горло несчастного. Минутой позже, когда слуги уносили на носилках окровавленное тело и яростно отмывали мраморные плиты пола, мрачная процессия прошла перед Кристиной, застывшей на пороге своей комнаты. Она не дрожала, только смотрела перед собой невидящим взглядом, бледная и холодная, напоминающая статую. Отец Ле Бель еще раз поднял на нее полный ужаса взгляд: — Говорили, что мы любили его, мадам! — Теперь я могу любить его. Смерть стирает все…

Под сенью маленькой церквушки в Авоне покоится прах Ринальдо Мональдески, чьим преступлением было предательство любви королевы. Плита, покрывающая его останки, видна до сих пор.

Что до Кристины Шведской, то она была вынуждена покинуть Францию, правда, для того, чтобы выселить ее из Фонтенбло, Мазарини потребовалось подарить ей палаццо в Риме и деньги на то, чтобы там жить. Любила ли она еще? Кажется, она осталась верной памяти того, чьей смерти требовала с таким упорством. С тех пор ее существование было лишено скандалив и всецело посвящено наукам, философии и религии.

Вместе со знаменитой графиней Матильдой она однажды заставила Императора топтаться на снегу в продолжение трех долгих дней. Теперь прах ее покоится в церкви Святого Петра в Риме, недалеко от знаменитой «Пьета» Микеланджело.

По всей долине Луары в этот день, 31 мая 1204 года, цвели деревья, в лесу, недалеко от реки, где высилось могущественное королевское аббатство Фонтевро, начинали распускаться почки. Вся природа говорила о надежде и обновлении, в то время как в белой келье за пределами аббатского дворца умирала Элеонор, которая когда-то давным-давно была королевой Франции, а ныне восьмидесятичетырехлетней королевой Англии предвидела завершение своего земного пути. Шепот молитв окружал ее подобно курящемуся фимиаму, но она не нуждалась в этой поддержке. Сильная духом по природе, она никогда не боялась смерти и теперь даже с каким-то облегчением ждала ее, потому что жизнь давно перестала приносить ей удовольствие. Совсем скоро она воссоединится в новой капелле с теми, кто ее там ждет: прежде всего со своим супругом, утраченным много лет назад Генрихом II Плантагенетом, королем Англии и графом Анжуйским, человеком, за которого она некогда решила выйти замуж то ли по любви, то ли бросая всем вызов, спустя несколько недель после того как перестала быть королевой Франции. Как сильно он досаждал ей во времена их совместной жизни! Впрочем, она не жалела об этом. Теперь он покоится с миром, ненасытный великан, которому никогда не было довольно ни власти, ни женщин. Прошло около пятидесяти двух лет с тех пор, как она, вновь став просто герцогиней Аквитанской, все-таки вступила с ним в брак. Он был моложе ее на десять лет, и она любила его больше, чем доверяла ему. Генрих тоже ее по-своему любил, но его чувство ничем не напоминало куртуазную любовь, в нем были жестокость, грубость, которые Элеонор оправдывала страстью во времена их первой любви, но которые оказались мучительными, когда она прошла.