Ннанджи несколько раз молча открыл и закрыл рот. Затем его принципиальность и гнев взяли верх.
– Оправдывает ли отвага сама по себе бесчестие, милорд брат?
– Я не вижу никакого бесчестия! Он еще не может служить Богине своим мечом. Он пытается служить Ей всеми средствами, на какие способен. Я восхищен его самоотверженностью. Я аплодирую его героизму.
Ннанджи несколько раз глубоко вздохнул, с видимым усилием успокаиваясь. Он неуверенно улыбнулся.
– Что ж, я полагаю, он храбрый маленький дьяволенок…
– Он хочет стать достойным своего наставника.
Лицо Ннанджи снова покраснело. Он что-то пробормотал и отвернулся. Уолли и Хонакура улыбнулись друг другу.
Но теперь пора было подумать о восстановительных работах. Отношения внутри команды понесли существенный ущерб.
– Скажи мне, подопечный! – сказал Уолли. – Не велел ли ты ему держаться подальше от девушек?
Ннанджи снова повернулся к нему с удивленным видом.
– Ну да! Но, конечно… – он пожал плечами.
– Конечно – что ?
Ннанджи ухмыльнулся.
– Конечно, он знал, что я вовсе не имею этого в виду. Ни один воин не воспримет подобный приказ всерьез, милорд брат!
– Зато я имел в виду! Я воспринял это всерьез!
Ннанджи, казалось, был озадачен.
– Почему? Воин? Это же честь…
– Моряки могут так не считать!
– Что ж, придется!
«Боги, дайте мне силы!» – подумал Уолли. Каким-то образом Ннанджи удавалось сочетать пуританскую этику с моралью уличного кота.
– Я говорил тебе, мы не свободные меченосцы. Даже если бы мы ими были…
Дверь снова распахнулась, на этот раз пропустив Томияно. Он подошел прямо к Ннанджи и протянул руку. Томияно улыбался ?
– Ты должен гордиться своим братом, адепт! – сказал он. – Он побывал в башне!
Ннанджи нерешительно пожал ему руку, а затем изобразил саму скромность.
– Это был его долг, моряк.
– Может быть, но это потребовало немалой смелости…
«Сапфир» выходил на середину Реки. Новости о подвиге Катанджи разлетелись по кораблю, словно стая чаек. В его отсутствие мужчины, женщины и дети толпой ввалились в рубку, поздравляя вместо него Ннанджи. Он начал надуваться, словно индюк. Уолли и Хонакура снова обменялись улыбками.
Затем появился Малоли, и внезапно наступила напряженная тишина.
– Адепт, – пробормотал он, – прошу прощения за все, что я говорил раньше… Мы все гордимся твоим братом. Мы рады, что Дива… смогла ему помочь. Он отважный парень – и человек чести!
– Конечно! – Ннанджи бросил самодовольный взгляд на Уолли – мол, а я что говорил?
– Он оказал хорошее влияние на Диву, мы уверены, – сказала Фала. – Теперь мы понимаем, почему он оказался в ее каюте, и мы рады, что она смогла оказать ему услугу.
Ннанджи с трудом сохранял беспристрастное выражение.
– Естественно, он знает, что истинный воин должен оказывать честь женщине.
– Естественно, – неуверенно сказала Фала и покраснела.
Уолли сдался. Не все из них говорили об одном и том же виде чести, но он подозревал, что все они знают, что имеют в виду – а он был здесь чужим. Кто сможет теперь хоть в чем-то проявить недовольство Катанджи?
– К вечеру дождь прекратился, и Катанджи к ужину появился на палубе. Он все еще нетвердо держался на ногах, и с трудом мог идти, но являл собой совершенный образец Юного Героя. Уолли и Ннанджи, получив разрешение Томияно обнажить мечи на борту, отдали ему Салют Герою. Он широко улыбнулся и крепко обнял Диву за талию.
Однако их отношения с командой все же понесли определенный ущерб. Брота многозначительно заявила, что Тау – это предел их путешествию. «Сапфир» продолжит свой путь до Ча, чтобы выгрузить мрамор, но не дальше. Если лорд Шонсу не сможет набрать себе воинов в Тау, ему придется вернуться обратно в Каср. Затем семья вернется к своей обычной торговле, вероятно, между Дри и Касром. Они утверждали, что их обязательства перед Богиней выполнены. Согласна ли с этим богиня, конечно, могло показать лишь время.
– Вернулась хорошая погода, и Река текла теперь с востока. Горы Реги-Вул лежали на юге. В течение нескольких дней Уолли и Хонакура извлекали информацию из Катанджи, слой за слоем, словно очищая луковицу. Ннанджи сидел рядом в качестве секретаря и регистрировал все это в своей памяти.
Катанджи старался помочь, чем мог. К его наблюдательности нельзя было придраться, и даже под гнетом надвигающейся опасности он продолжал смотреть и запоминать. Однако все, что он видел, проходило через фильтр его собственного опыта, прежде чем могло быть сказано, и через фильтр опыта Уолли, прежде чем могло быть им понято. Где-то на этом пути факты превращались в предположения.
Колдуны были явно не всемогущи. Их определенно можно было одурачить, и это было самым важным. Но золотые шары? Перья в серебряных держателях? Уолли начало казаться, что он разглядывает сумасшедший дом сквозь кривое стекло. Что было результатом кипучей деятельности в башне? Что толклось в ступе – приманка для демонов? Что находилось в чане? Сколько существовало разновидностей молний, и почему огненных демонов вызывали только в Ове? Как он жалел, что Катанджи не мог взять с собой в опасную экспедицию внутрь башни фотоаппарат!
Что имели колдуны против кожевников и красильщиков? Что в их поведении действительно имело смысл, а что было лишь обычным знахарством? Некоторые вещи были столь же бессмысленны и нелогичны, как средневековая алхимия, или пристрастие Хонакуры к священному числу семь, и чем больше Уолли узнавал, тем меньше, казалось, было в этом смысла.
Так продолжалось несколько дней, пока наконец «Сапфир» не оказался вблизи Тау.
Хотя Уолли еще не вполне уверенно держался на ногах, однажды утром он взял рапиру и маску. Он еще не осмелился бы сразиться с высокопоставленным, но мог справиться с Ннанджи. Когда счет достиг двадцати одного на ноль, даже вспотевший рыжеволосый воин признал, что Шонсу теперь полностью здоров и более не нуждается в опеке.
– А я, милорд брат? – нетерпеливо спросил он.
– Да, – согласился Уолли. – Ты успешно продвигаешься.
– Пятый?
– Очень близко к тому. Определенно стоит попытаться.
Солнечный бог во всей своей красе не мог бы светить более ярко. В маленькой армии лорду Шонсу не был нужен Шестой, так что если адепт Ннанджи сможет стать мастером Ннанджи, он наверняка будет вторым после него.
6
Хорошо было много недель спустя вновь оказаться на берегу, даже притом, что нога все еще немного болела. Забавно было хромать по узким, запруженным народом улицам с седьмым мечом за спиной, разглядывая людей и здания, в то время как штатские предусмотрительно уступали ему дорогу. Тау и сам по себе был радостным сюрпризом.