В третий раз корабль заходил в город колдунов. В четвертый раз он подвергался опасности. Моряки были напуганы и потому разозлены. Уолли ужаснулся тому, какому риску подвергал себя Катанджи. Ннанджи испытывал отвращение к тому позору, когда воин прикидывается рабом. Малоли – коренастый, крепко сложенный человек, лицо которого в лучшие времена было румяным – пылал от гнева. Лишь успокаивающее влияние его жены Фалы удерживало его от слов, которые Ннанджи бы воспринял как оскорбление; и даже невозмутимая Фала горько сжимала тонкие губы. Катанджи побывал в каюте их дочери, и тем самым скомпрометировал ее. Все кричали и спорили.
– Тихо! – прорычал Уолли, и наступила тишина.
Затем он спокойно сказал:
– Госпожа, мы можем обсудить его вину позже. Сейчас я прошу тебя послать людей на поиски. Если его схватили, нам придется быстро уходить. Сколько человек ты можешь выделить?
– Если его схватили, то демоны могут быть здесь в любую минуту!
– Это так. Но вспомни колдунов в каменоломне – они ничего не сделали, чтобы помешать нашему отплытию, так что их могущество простирается не слишком далеко над Рекой. Если его поймали, то мне придется предложить взамен себя…
– Седьмого за Первого? – воскликнул Ннанджи.
– Это моя вина. Спокойно, брат, прошу тебя. Госпожа?
Если бы это был кто-то другой из пассажиров, кроме Катанджи, Брота бы тут же отдала швартовы. Уолли это знал. Но у Катанджи было свое обаяние. Они все любили Катанджи. Начиная понемногу остывать, моряки стали вспоминать истории о колдунах и о пытках. Брота неохотно согласилась задержаться и поискать его, по крайней мере, пока не станет ясно, что колдуны объявили тревогу. Если им придется быстро уходить, то все, кто остался на берегу, должны были встретиться в полночь у храма и ждать шлюпку…
Моряки разошлись.
Уолли было не по себе. Если он не смог уследить за одним новичком, как он справится с целой армией?
– Я же приказал ему не сходить на берег!
– Ты приказал ему не ступать на трап! – огрызнулся Ннанджи. Он оскалился. – Тоже мне, маскировка! Раб!
– Я сам подал ему пример, – признал Уолли.
– По крайней мере, ты никогда не подделывал метки на лбу.
Это считалось невообразимым грехом среди Народа; вся их культура основывалась на метках на лбу.
Но тут их прервали, так как несколько членов команды пришли укрыться от дождя, и они больше не могли говорить.
– Время, казалось, остановилось. Проходивший мимо таможенник поинтересовался, почему они еще не отчалили, если закончили торговлю. Требовалось свободное место у причала. Брота сочинила что-то о неожиданных спазмах в желудке и необходимости побывать у лекарей.
Дождь опять усилился.
Раздражение Уолли стало почти невыносимым.
Сколько потребуется времени для того, чтобы колдуны вытянули правду из мальчишки?
И что потом? Корабль подвергался опасности ради ничтожных шансов на спасение одного неопытного рекрута. Холодный расчет требовал, чтобы «Сапфир» отчаливал, пока это возможно. Хороший генерал произвел бы подобный расчет и поступил в соответствии с ним. Уолли мог произвести расчет, но поступить в соответствии с ним не мог.
– Прибежала маленькая Фиа, крича от радости – по дороге шли Лаэ и Катанджи.
Уолли издал глубокий вздох облегчения и мысленно помолился Богине и Коротышке.
– Я шкуру с него спущу! – пробормотал Ннанджи. Однако глаза его сияли.
Несколько минут спустя бледный Катанджи с трудом поднялся по трапу, словно побитая собака, и двинулся следом за Лаэ. Моряки поспешно заняли свои места, и воинов наконец оставили в покое – двоих воинов и одного старого одетого в лохмотья жреца, который сидел на сундуке и самодовольно ухмылялся.
Теперь вину можно было распределить между несколькими людьми.
Уолли направил обвиняющий перст на Хонакуру.
– Ты знал, что он собирается делать!
Старик самодовольно кивнул.
– Ты позволил мальчику подвергнуться опасности…
– Опасности? – воскликнул Ннанджи. – Это его ремесло! Но никто не дал ему права нарушать законы!
– В самом деле? – Хонакура поднял брови. – Законы весьма мудрены, адепт. В отличие от сутр, их нельзя четко выразить словами. Какой в точности закон Сена нарушил твой подопечный?
– Я… в точности?
– А! Ты не знаешь? – издевательски усмехнулся Хонакура. Ннанджи покраснел от ярости.
– Все законы запрещают менять метки!
– Он не менял свою. Она там, где и была. Он нарисовал поверх нее полосу, но ее можно смыть.
– Значит, он нарушил запрет менять гильдию!
– Рабы не принадлежат ни к какой гильдии.
Уолли постепенно начал оценивать весь юмор создавшегося положения. Старый жрец, похоже, заманил Ннанджи в ловушку. Сам же он не видел ничего особенного в переодетом воине; это и был ответ, которого он искал. Катанджи мог помочь ему обрести знание, «дать ум», как предполагала загадка, так что все это было частью божественного плана. Он вновь ощутил надежду.
– Всегда считалось незаконным менять свой ранг! – настаивал Ннанджи.
– Позволь не согласиться. Все законы, которые я слышал, запрещают повышать свой ранг. Твой брат понизил свой.
Ннанджи что-то неразборчиво пробормотал в ответ.
– Катанджи понял это, старик? – спросил Уолли.
– Возможно, не сразу, – признал Хонакура. – Но я все ему объяснил.
– Ты испортил моего подопечного, ты…
– Спокойно, Ннанджи! – сказал Уолли. – Он прав. Похоже, никакой закон не был нарушен. Кто может запретить воину носить полосу раба? Однако одно меня все-таки беспокоит…
– Честь!
Дверь распахнулась, и вбежал юный Матарро, с большими, словно шпигаты «Сапфира», глазами.
– Он ходил в башню, милорд!
– Он… что ?
Мальчишка отчаянно кивнул.
– Он был в башне у колдунов! Лаэ говорит, он столько всего там видел!
И новичок Матарро снова исчез, вернувшись к своим обязанностям. «Сапфир» отходил от причала.
«От другого – ум возьмешь». Уолли повернулся к Ннанджи – и даже Ннанджи был ошеломлен.
– Адепт, поздравляю: твой подопечный продемонстрировал достойную подражания отвагу!
Не было высшей похвалы, которую мог воздать один воин другому, поскольку среди воинов считалось, что отваге и чести можно научиться лишь на примере других.