Нежность - читать онлайн книгу. Автор: Давид Фонкинос cтр.№ 22

Так он и направился к Хлое — следом за великолепной белой массой. Она увидела, как он подходит, и спросила:

— Это мне?

— Да. С днем рождения, Хлоя.

Она смутилась. И инстинктивно обернулась к Натали. Хлоя не знала, что сказать Маркусу. Между ними был пробел: их белое на белом. Все смотрели на них. То есть на крошечные частички их лиц, не стертые белизной. Хлоя чувствовала, что надо что-то сказать, но что? В конце концов она проговорила:

— Зачем же так! Это чересчур.

— Да, конечно. Но мне хотелось белизны.

К Хлое двинулся еще один коллега с подарком, и Маркус, воспользовавшись этим, отошел.

Натали издали наблюдала за этой сценой. Она хотела соблюдать правила Маркуса, но зрелище привело ее в такое смущение, что она решила подойти поговорить:

— Почему вы подарили ей такой букет?

— Не знаю.

— Слушайте… меня уже достал этот ваш аутизм… Вы не хотите на меня смотреть… не хотите ничего мне объяснить.

— Честное слово, я не знаю. Мне самому неловко. Я прекрасно понимаю, что это ни с чем не сообразно. Но так получилось. Когда я заказывал цветы, то попросил огромный букет белых роз.

— Вы в нее влюблены, что ли?

— А вы, что ли, ревнуете?

— Я не ревную. Но начинаю подозревать, что вы при всех ваших повадках депрессивного шведского лунатика — великий соблазнитель.

— А вы… знаток мужской души, это уж точно.

— Ну это же смешно.

— Смешно, что у меня есть подарок и для вас… и что я вам его не отдал.

Они посмотрели друг на друга. И Маркус сказал себе: как я мог думать, что могу ее больше не видеть? Он улыбнулся ей, и она ответила улыбкой на его улыбку. Новый тур вальса улыбок. Поразительно, как иногда бывает: мы принимаем решения, мы говорим себе — отныне все будет так, а не иначе, но достаточно ничтожного движения губ, и от твердой, казавшейся вечной уверенности остаются одни обломки. Все волевые усилия Маркуса рухнули перед очевидностью: очевидностью лица Натали. Усталого, подернутого пеленой непонимания, но все равно лица Натали. Не говоря ни слова, они потихоньку ушли с праздника и оказались в кабинете Маркуса.

Там было тесно. Наступившего для них облегчения хватало, чтобы заполнить всю комнату. Оба были счастливы, что остались одни. Маркус смотрел на Натали и, глубоко взволнованный, читал в ее глазах неуверенность.

— Так что за подарок? — спросила она.

— Я вам его вручу, только обещайте, что откроете его не раньше, чем придете домой.

— Договорились.

Маркус протянул ей маленький пакетик, и Натали положила его в сумку. Они посидели так еще минуту — минуту, что длится и теперь. Маркус чувствовал, что не обязан говорить, заполнять пустоту. Оба были расслаблены и счастливы, что снова вместе. Чуть погодя Натали сказала:

— Надо, наверно, вернуться. Если мы не вернемся, это будет выглядеть странно.

— Вы правы.

Они вышли из кабинета и двинулись по коридору. Вернувшись туда, где проходил праздник, они, к своему удивлению, никого не нашли. Было пусто и чисто, все кончилось. Оба недоумевали: сколько же времени они просидели в кабинете?

Вернувшись домой, Натали уселась на тахту и открыла пакетик. Там лежала фигурка, дозатор ПЕЦ. Она не могла опомниться: ведь во Франции их нигде нет. Ее глубоко тронул этот жест. Она снова надела пальто и вышла на улицу. Махнула рукой, остановила такси — и этот жест вдруг показался ей совсем простым.

Статья из Википедии, посвященная ПЕЦ

PEZ (по-русски ПЕЦ) — конфеты, состоящие из механического дозатора-игрушки и собственно конфет-пастилок, пользующиеся популярностью во всем мире. Впервые были произведены в Австрии в 1927 году. Бренд принадлежит компании Ed. Haas International. Пастилки имеют форму скругленного прямоугольника, однородны по массе, имеют различный вкус. Красители в классических конфетах ПЕЦ не используются. Классическая игрушка содержит 12 пастилок.

Перед дверью она с минуту постояла, колеблясь. Сейчас так поздно. Но раз уж она доехала сюда, нелепо было бы развернуться и уйти. Она позвонила, раз, потом второй. Никакого ответа. Она стала стучать. Вскоре за дверью послышались шаги.

— Кто там? — раздался встревоженный голос.

— Это я.

Дверь открылась, и Натали предстала странная картина. Было от чего смутиться: волосы у отца стояли дыбом, глаза блуждали. Он выглядел пришибленным, как будто у него что-то украли. В конечном счете, наверно, так и было: у него только что украли сон.

— Что ты тут делаешь? Что-то случилось?

— Нет… все в порядке… мне хотелось тебя видеть.

— В такой-то час?

— Да, это срочно.

Натали вошла в квартиру родителей.

— Мать спит, ты же ее знаешь. Пусть хоть мир перевернется, она все равно будет спать.

— Я знала, что проснешься ты.

— Хочешь чего-нибудь выпить? Травяного чаю?

Натали кивнула, и отец удалился на кухню. В их отношениях было что-то умиротворяющее. Удивление прошло, и отец был спокоен, как всегда. Чувствовалось, что он сейчас все устроит. И все же сейчас, ночью, у Натали мелькнула мысль, что он постарел. Она поняла это просто по тому, что он ходил в тапочках. Она сказала себе: человека подняли среди ночи, но он находит время надеть тапочки, прежде чем пойти взглянуть, в чем дело. Такая трогательная забота о своих ногах. Он вернулся в гостиную.

— Ну так что стряслось? Что такое срочное и неотложное?

— Я хотела показать тебе вот это.

Она вынула из кармана ПЕЦ, и ее волнение сразу передалось отцу. Эта штучка вернула их в одно и то же лето. Его дочери вдруг стало восемь лет. Она подошла к отцу и тихо, деликатно положила голову ему на плечо. ПЕЦ — это была вся нежность прошлого и все то, что они растеряли с годами, не разом, а постепенно, незаметно. ПЕЦ — это время до несчастья, время, когда ее слабость сводилась к разбитой коленке. ПЕЦ — это ее мысль об отце, человеке, к которому она в детстве так любила бежать и, прыгнув к нему на шею, всем телом прижавшись к нему, могла думать о будущем с бешеной уверенностью. Оба в изумлении рассматривали ПЕЦ, вобравший в себя все оттенки их жизни, ничтожную, смехотворную, но такую трогательную вещичку.

И тогда Натали заплакала. Заплакала по-настоящему. Слезами страдания, которые всегда сдерживала перед отцом. Сама не зная почему, она никогда не позволяла себе распускаться перед ним. Может, потому, что была единственной дочерью? Может, потому, что ей приходилось играть и роль мальчика? Того, кто не плачет. Но она была ребенком, маленькой девочкой, которая потеряла мужа. И теперь, после стольких лет, ощутив давно выветрившуюся атмосферу ПЕЦ, расплакалась в объятиях отца. Позволила себе отдаться горю в надежде на утешение.