Двадцать лет спустя - читать онлайн книгу. Автор: Александр Дюма cтр.№ 94

Естественно, что если в душе таится более нежное чувство, оно в такой момент достигает наибольшей силы.

Можно было предположить, что каждый из молодых людей переживал подобные чувства, потому что через минуту они уже сидели в разных углах палатки и писали что-то, положив бумагу себе на колени. Послания были длинные, и все четыре страницы, одна за другой, покрывались мелким убористым почерком.

Когда письма были наконец написаны, каждое было вложено в два конверта, так что узнать имя особы, которой адресовалось письмо, можно было только разорвав первый конверт. Затем с улыбкой они обменялись письмами.

– На случай, если со мной произойдет беда, – сказал Бражелон, передавая свое письмо другу.

– На случай, если я буду убит, – сказал де Гиш.

– Будьте покойны, – в один голос ответили оба.

Затем они обнялись по-братски, завернулись в свои плащи и заснули тем безмятежным молодым сном, каким спят птицы, дети и цветы.

Второе свидание бывших мушкетеров было не столь торжественным и грозным, как первое. Атос, со свойственной ему мудростью, решил, что лучше и скорее всего они сойдутся за столом; в то время как его друзья, зная его благопристойность и трезвость, не решались и заикнуться об одной из тех веселых пирушек, какие они некогда устраивали в «Еловой шишке» или у «Еретика», он первый предложил собраться за накрытым столом и повеселиться с непринужденностью, некогда поддерживавшей в них доброе согласие и единодушие, за которое их справедливо называли «неразлучными друзьями».

Предложение это всем понравилось, в особенности д’Артаньяну, которому очень хотелось воскресить веселые дни молодости с их кутежами и дружными беседами. Его тонкий живой ум давно не находил себе удовлетворения, питаясь, по его выражению, лишь низкосортной пищей. Портос, готовившийся стать бароном, был рад случаю поучиться у Атоса и Арамиса хорошему тону и светским манерам. Арамис не прочь был узнать у д’Артаньяна и Портоса новости Пале-Рояля и вновь расположить к себе, на всякий случай, преданных друзей, не раз, бывало, выручавших его своими непобедимыми и верными шпагами в стычках с врагами.

Только Атос ничего не ждал от других, а повиновался лишь чувству чистой дружбы и голосу своего простого и великого сердца.

Условились, что каждый укажет свой точный адрес и по зову одного из них все соберутся в знаменитом своей кухней трактире «Отшельник» на Монетной улице. Первая встреча была назначена на ближайшую среду, на восемь часов вечера.

В этот день четверо друзей явились с замечательной точностью в назначенное время, хотя подошли с разных сторон. Портос пробовал новую лошадь; д’Артаньян сменился с дежурства в Лувре; Арамис приехал после визита к одной из своих духовных дочерей в этом квартале; Атосу же, поселившемуся на улице Генего, было до трактира рукой подать. И все, к общему изумлению, встретились у дверей «Отшельника». Атос появился от Нового моста, Портос – с улицы Руль, д’Артаньян – с улицы Фосе-Сен-Жермен-л’Оксеруа, наконец Арамис – с улицы Бетизи.

Первые приветствия, которыми обменялись старые друзья, были несколько натянутыми – именно потому, быть может, что каждый старался вложить в свои слова побольше чувства. Пирушка началась довольно вяло. Видно было, что д’Артаньян принуждает себя смеяться, Атос – пить, Арамис – рассказывать, а Портос – молчать. Атос первый заметил общую неловкость и приказал, в качестве верного средства, подать четыре бутылки шампанского.

Когда он, со свойственным ему спокойствием, отдал это приказание, лицо гасконца сразу прояснилось, а морщины на лбу Портоса разгладились. Арамис удивился. Он знал, что Атос не только не пьет больше, но чувствует почти отвращение к вину.

Его удивление еще более увеличилось, когда он увидел, что Атос налил себе полный стакан вина и выпил его залпом, как в былые времена. Д’Артаньян сразу же наполнил и опрокинул свой стакан. Портос и Арамис чокнулись. Бутылки мигом опустели. Казалось, собеседники спешили отделаться от всяких задних мыслей.

В одно мгновение это великолепное средство рассеяло последнее облачко, которое еще омрачало их сердца. Четыре приятеля сразу стали говорить громче, перебивая друг друга, и расположились за столом, как кому казалось удобнее. Вскоре – вещь неслыханная! – Арамис расстегнул два крючка своего камзола. Увидев это, Портос расстегнул на своем все до последнего.

Сражения, дальние поездки, полученные и нанесенные удары были вначале главной темой разговоров. Затем заговорили о глухой борьбе, которую им некогда приходилось вести против того, кого они называли теперь «великим кардиналом».

– Честное слово, – воскликнул, смеясь, Арамис, – мне кажется, мы довольно уже хвалили покойников. Позлословим теперь немного насчет живых. Мне бы хотелось посплетничать о Мазарини. Разрешите?

– Конечно, – вскричал д’Артаньян со смехом, – расскажите! Я первый буду аплодировать, если ваш рассказ окажется забавным.

– Мазарини, – начал Арамис, – предложил одному вельможе, союза с которым он домогался, прислать письменные условия, на которых тот готов сделать ему честь вступить с ним в соглашение. Вельможа, который не имел большой охоты договариваться с этим пустомелей, тем не менее скрепя сердце написал свои условия и послал их Мазарини. В числе этих условий было три, не понравившиеся последнему, и он предложил принцу за десять тысяч экю отказаться от них.

– Ого! – вскричали трое друзей. – Это не слишком-то щедро, и он мог не бояться, что его поймают на слове. Что же сделал вельможа?

– Он тотчас же послал Мазарини пятьдесят тысяч ливров с просьбой никогда больше не писать ему и предложил дать еще двадцать тысяч, если Мазарини обяжется никогда с ним не разговаривать.

– Что же Мазарини? Рассердился? – спросил Атос.

– Приказал отколотить посланного? – спросил Портос.

– Взял деньги? – спросил д’Артаньян.

– Вы угадали, д’Артаньян, – сказал Арамис.

Все залились таким громким смехом, что явился хозяин гостиницы и спросил, не надо ли им чего-нибудь. Он думал, что они дерутся. Наконец общее веселье стихло.

– Разрешите пройтись насчет де Бофора? – спросил д’Артаньян. – Мне ужасно хочется.

– Пожалуйста, – ответил Арамис, великолепно знавший, что хитрый и смелый гасконец никогда ни в чем не уступит ни шагу.

– А вы, Атос, разрешите?

– Клянусь честью дворянина, мы посмеемся, если ваш анекдот забавен.

– Я начинаю. Господин де Бофор, беседуя с одним из друзей принца Конде, сказал, что после размолвки Мазарини с парламентом у него вышло столкновение с Шавиньи и что, зная привязанность последнего к новому кардиналу, он, Бофор, близкий по своим взглядам к старому кардиналу, основательно оттузил Шавиньи. Собеседник, зная, что Бофор горяч на руку, не очень удивился и поспешил передать этот рассказ принцу. История получила огласку, и все отвернулись от Шавиньи. Тот тщетно пытался выяснить причину такой к себе холодности, пока наконец кто-то не решился рассказать ему, как поразило всех то, что он позволил Бофору оттузить себя, хотя тот и был принцем. «А кто сказал, что Бофор поколотил меня?» – спросил Шавиньи. «Он сам», – был ответ. Доискались источника слуха, и лицо, с которым беседовал Бофор, подтвердило под честным словом подлинность этих слов. Шавиньи, в отчаянии от такой клеветы и ничего не понимая, объявляет друзьям, что он скорее умрет, чем снесет это оскорбление. Он посылает двух секундантов к принцу спросить того, действительно ли он сказал, что оттузил Шавиньи. «Сказал и готов повторить еще раз, потому что это правда», – отвечал принц. «Монсеньор, – сказал один из секундантов, – позвольте заметить вашему высочеству, что побои, нанесенные дворянину, одинаково позорны как для того, кто их получает, так и для того, кто их наносит. Людовик Тринадцатый не хотел, чтобы ему прислуживали дворяне, желая сохранить право бить своих лакеев». – «Но, – удивленно спросил Бофор, – кому были нанесены побои и кто говорит об ударах?» – «Но ведь вы сами, монсеньор, заявляете, что побили…» – «Кого?» – «Шавиньи». – «Я?» – «Разве вы не сказали, что оттузили его?» – «Сказал». – «Ну а он отрицает это». – «Вот еще! Я его изрядно оттузил. И вот мои собственные слова, – сказал герцог де Бофор со своей обычной важностью: – Шавиньи, вы заслуживаете глубочайшего порицания за помощь, оказываемую вами такому пройдохе, как Мазарини. Вы…» – «А, монсеньор, – вскричал секундант, – теперь я понимаю: вы хотели сказать – отделал?» – «Оттузил, отделал, не все ли равно, – разве это не одно и то же? Все эти ваши сочинители слов ужасные педанты».