— Ах! — вскричал мушкетер, словно в сердце ему попала пуля.
— Послушайте, — сказал д'Артаньян, — вы уверены, что та женщина действительно умерла?
— Та женщина? — переспросил Атос таким глухим голосом, что д'Артаньян едва расслышал его.
— Да, та, о которой вы мне однажды рассказали в Амьене.
Атос со стоном опустил голову на руки.
— Этой лет двадцать шесть — двадцать семь, — продолжал д'Артаиьян.
— У нее белокурые волосы? — спросил Атос.
— Да.
— Светлые, до странности светлые голубые глаза с черными бровями и черными ресницами?
— Да.
— Высокого роста, хорошо сложена? С левой стороны у нее недостает одного зуба рядом с глазным?
— Да.
— Цветок лилии небольшой, рыжеватого оттенка и как бы полустертый с помощью разных притираний?
— Да.
— Но ведь вы говорили, что она англичанка?
— Все называют ее миледи, но очень возможно, что она француженка. Ведь лорд Винтер — это всего лишь брат ее мужа.
— Д'Артаньян, я хочу ее видеть!
— Берегитесь, Атос, берегитесь: вы пытались убить ее! Это такая женщина, которая способна отплатить вам тем же и не промахнуться.
— Она не посмеет что-либо рассказать — это выдало бы ее.
— Она способна на все! Приходилось вам когда-нибудь видеть ее разъяренной?
— Нет.
— Это тигрица, пантера! Ах, милый Атос, я очень боюсь, что навлек опасность ужасной мести на нас обоих…
И д'Артаньян рассказал все: о безумном гневе миледи и ее угрозах убить его.
— Вы правы, и, клянусь душой, я не дал бы сейчас за свою жизнь и гроша, — сказал Атос. — К счастью, после завтра мы покидаем Париж; по всей вероятности, нас пошлют к Ла-Рошели, а когда мы уедем…
— Она последует за вами на край света, Атос, если только узнает вас. Пусть уж ее гнев падет на меня одного.
— Ах, друг мой, а что за важность, если она и убьет меня! — сказал Атос, — Уж не думаете ли вы, что я дорожу жизнью?
— Во всем этом скрывается какая-то ужасная тайна… Знаете, Атос, эта женщина — шпион кардинала, я убежден в этом.
— В таком случае, берегитесь. Если кардинал не проникся к вам восхищением за лондонскую историю, то он возненавидел вас за нее. Однако ему не в чем обвинить вас открыто, а так как ненависть непременно должна найти исход, особенно если это ненависть кардинала, то берегитесь! Когда вы выходите из дому, не выходите один; когда вы едете, будьте осторожны — словом, не доверяй те никому, даже собственной тени.
— К счастью, — сказал д'Артаньян, — нам надо только дотянуть до послезавтрашнего вечера, так как в армии, надеюсь, нам не придется опасаться никого, кроме вражеских солдат.
— А пока что, — заявил Атос, — я отказываюсь от своих затворнических намерений и буду повсюду сопровождать вас. Вам надо вернуться на улицу Могильщиков, я иду с вами.
— Но, как это ни близко отсюда, — возразил д'Артаньян, — я не могу идти туда в таком виде.
— Это правда, — согласился Атос и позвонил в колокольчик.
Вошел Гримо.
Атос знаком приказал ему пойти к д'Артаньяну и принести оттуда платье. Гримо также знаком ответил, что превосходно все понял, и ушел.
— Так-то, милый друг! — сказал Атос. — Однако же вся эта история отнюдь не помогает нам в деле экипировки, ибо, если не ошибаюсь, все ваши пожитки остались у миледи, которая вряд ли позаботится о том, чтобы вернуть их. К счастью, у вас есть сапфир.
— Сапфир принадлежит вам, милый Атос! Ведь вы сами сказали, что это фамильное кольцо.
— Да, мой отец купил его за две тысячи экю — так он говорил мне когда-то. Оно составляло часть свадебных подарков, которые он сделал моей матери, и оно просто великолепно! Мать подарила его мне, а я, безумец, вместо того чтобы хранить это кольцо как святыню, в свою очередь подарил его этой презренной женщине…
— В таком случае, дорогой мой, возьмите себе это кольцо: я понимаю, как вы должны дорожить им.
— Чтобы я взял это кольцо после того, как оно побывало в преступных руках! Никогда! Это кольцо осквернено, д'Артаньян.
— Если так, продайте его.
— Продать сапфир, полученный мною от матери! Признаюсь, я счел бы это святотатством.
— Тогда заложите его, и вы, бесспорно, получите около тысячи экю. Этой суммы с избытком хватит на ваши надобности, а потом из первых же полученных денег вы выкупите его, и оно вернется к вам очищенным от прежних пятен, потому что пройдет через руки ростовщиков.
Атос улыбнулся.
— Вы чудесный товарищ, милый д'Артаньян, — сказал он. — Своей неизменной веселостью вы поднимаете дух у тех несчастных, которые впали в уныние. Идет! Давайте заложим это кольцо, но с одним условием.
— С каким?
— Пятьсот экю берете вы, пятьсот — я.
— Что вы, Атос! Мне не нужно и четверти этой суммы — я ведь в гвардии. Продав седло, я выручу как раз столько, сколько требуется. Что мне надо? Лошадь для Планше, вот и все. Вы забываете к тому же, что и у меня есть кольцо.
— Которым вы, видимо, дорожите еще больше, чем я своим; по крайней мере, так мне показалось.
— Да, потому что в случае крайней необходимости оно может не только вывести нас из затруднительного положения, но и спасти от серьезной опасности. Это не только драгоценный алмаз — это волшебный талисман.
— Я не понимаю, о чем вы говорите, но верю вам. Итак, вернемся к моему кольцу или, вернее, к вашему. Вы возьмете половину той суммы, которую нам за него дадут, или я брошу его в Сену. А у меня нет уверенности в том, что какая-нибудь рыба будет настолько любезна, что принесет его нам, как принесла Поликрату.
[32]
— Ну хорошо, согласен! — сказал д'Артаньян.
В эту минуту вернулся Гримо и с ним Планше; беспокоясь за своего господина и любопытствуя узнать, что с ним произошло, последний воспользовался случаем и принес одежду сам.
Д'Артаньян оделся. Атос сделал то же. Затем, когда оба друга были готовы, Атос знаком показал Гримо, что прицеливается. Гримо тотчас же снял со стены мушкет и приготовился сопровождать своего господина.