Только теперь, когда вода смыла с лица раненого слой пыли, пороха и крови. Маргарита узнала в нем того красивого дворянина, который, полный жизни и надежд, часа четыре тому назад явился к ней и просил ее ходатайствовать за него перед королем Наваррским и который расстался с ней, ослепленный ее красотой и заставивший ее самое погрузиться в мечту о нем.
Маргарита вскрикнула от страха, ибо теперь она чувствовала к раненому нечто большее, чем жалость: она почувствовала к нему симпатию; он был уже для нее не посторонним человеком, а почти знакомым. Под ее рукой красивое, но бледное, измученное болью лицо Ла Моля стало чистым; замирая от страха, почти такая же бледная, как и он, Маргарита положила руку ему на грудь – сердце еще билось. Тогда она протянула руку к стоявшему рядом столику, взяла флакончик с нюхательной солью и дала ее понюхать Ла Молю. Ла Моль открыл глаза.
– О Господи! – прошептал он. – Где я?
– Вы спасены! Успокойтесь! Вы спасены! – ответила Маргарита.
Ла Моль с трудом перевел взгляд на королеву и впился в нее глазами.
– Какая вы красавица! – пролепетал он.
Словно ослепленный, он опустил веки и тяжело вздохнул.
Маргарита тихо вскрикнула. Молодой человек побледнел, если возможно, больше прежнего, и она подумала, что это его последний вздох.
– Боже, Боже, сжалься над ним! – воскликнула она. В эту минуту раздался сильный стук в дверь, ведущую в коридор.
Маргарита приподнялась, поддерживая Ла Моля за плечи.
– Кто там? – крикнула она.
– Это я, я! – ответил женский голос. – Я герцогиня Неверская.
– Анриетта! – воскликнула королева. – Это не страшно, это друг, слышите, сударь?
Ла Моль сделал усилие и приподнялся на одно колено.
– Постарайтесь не упасть, пока я отворю дверь, – сказала королева.
Ла Моль оперся рукой об пол и таким образом сохранил равновесие.
Маргарита сделала было шаг к двери, но вдруг остановилась, задрожав от страха.
– Так ты не одна? – вскрикнула королева, услыхав бряцание оружия.
– Нет; со мной двенадцать телохранителей; мне дал их мой деверь, герцог де Гиз.
– Герцог де Гиз! – прошептал Ла Моль. – Убийца! Убийца!
– Тише! Ни слова! – сказала Маргарита и огляделась вокруг, соображая, куда бы спрятать раненого.
– Шпагу!.. Кинжал!.. – шептал Ла Моль.
– Чтобы защищаться? Это бесполезно: ведь их двенадцать, а вы один!
– Нет, не для того, чтобы защищаться, а чтобы не даться им в руки живым.
– Нет, нет, я вас спасу, – сказала Маргарита. – Ах, да! Кабинет!.. Идем, идем!
Ла Моль напряг все силы и, поддерживаемый Маргаритой, дотащился до кабинета. Маргарита заперла за ним дверь и спрятала ключ в кошелек.
– Ни крика, ни стона, ни вздоха – и вы спасены! – сказала она ему через дверь.
Затем набросила на плечи халат, отворила дверь своей подруге, и обе бросились в объятия друг к другу.
– Ваше величество! С вами ничего не случилось? – спросила герцогиня Неверская.
– Ничего, ничего, – ответила Маргарита, запахнув халат, чтобы не видно было следов крови на пеньюаре.
– Слава Богу! Но герцог де Гиз дал мне двенадцать телохранителей, чтобы они проводили меня до его дворца, а мне такая большая свита не нужна, и шестерых я оставлю вашему величеству. В такую ночь шесть телохранителей герцога де Гиза стоят целого полка королевских телохранителей.
Маргарита не решилась отказаться; она расставила шестерых телохранителей в коридоре и расцеловалась с герцогиней, а герцогиня в сопровождении шести других телохранителей отправилась во дворец герцога де Гиза, где она жила в отсутствие своего мужа.
Глава 9.
УБИЙЦЫ
Коконнас не бежал, он отступил. Ла Юрьер не бежал, он удрал. Первый скрылся, как тигр, второй, как волк.
Таким образом, Ла Юрьер уже был на площади Сен-Жермен-Л'Осеруа, когда Коконнас только выходил из Лувра.
Ла Юрьер, очутившись со своей аркебузой в одиночестве среди сновавших людей, среди свистевших пуль, среди выбрасываемых из окон трупов, целых, изрезанных на куски, почувствовал непреодолимый страх и начал осторожно пробираться к своей гостинице. Но, переходя с улицы Аверон на улицу Арбр-сек, он наткнулся на отряд швейцарцев и рейтаров, которым командовал Морвель.
– Вы что, уже закончили? – закричал Морвель, сам себя окрестивший «Истребителем короля». – Вы уже домой, милейший хозяин? А кой черт унес нашего дворянина из Пьемонта? С ним не случилось ничего плохого? Было бы жаль, он вел себя отлично!
– По-моему, ничего не случилось, – отвечал Ла Юрьер. – Надеюсь, он еще присоединится к нам.
– Вы откуда?
– Из Лувра – там, надо сказать, нас встретили неласково!
– Кто же это вас так встретил?
– Герцог Алансонский. Разве он не с нами?
– Его высочество герцог Алансонский имеет отношение только к тому, что касается лично его; если вы предложите ему разделаться с двумя старшими братьями как с гугенотами, он согласится, но с условием, чтобы он не был в этом замешан... А разве вы, Ла Юрьер, не собираетесь идти с этими храбрецами?
– А куда они идут?
– О, Господи! Да на улицу Монторгей; там живет один гугенотский сановник, мой знакомый, а у него жена и шестеро детей. Эти еретики ужасно плодовиты. Будет забавно!
– А сами вы куда идете?
– О! Я иду по особому делу.
– Слушайте, возьмите с собой меня, – произнес чей-то голос, заставивший Морвеля вздрогнуть, – вы знаете хорошие места, а мне хочется туда попасть.
– А-а! Вот и наш пьемонтец! – воскликнул Морвель.
– Вот и господин де Коконнас! – воскликнул Ла Юрьер. – А я думал, что вы идете вслед за мной.
– Черт! Вы улепетывали так, что не догонишь! А кроме того, я свернул с пути, чтобы швырнуть в реку негодного мальчишку, который кричал. «Долой папистов, да здравствует адмирал!» К сожалению, мне показалось, что этот пострел умеет плавать. Если хочешь утопить этих гнусных нечестивцев, надо бросать их в воду, как котят, едва лишь на свет появятся.
– Так вы говорите, что вы из Лувра? Что же, ваш гугенот нашел там себе убежище? – спросил Морвель.
– Ох, Господи! Нашел!
– Я послал ему пулю из пистолета еще во дворе у адмирала, когда он поднимал шпагу, но промахнулся, сам не знаю как.
– Ну, я-то не промахнулся, – заметил Коконнас, – я всадил ему в спину шпагу так, что конец ее оказался в крови на пять пальцев. При этом я сам видел, как он упал на руки королевы Маргариты. Красавица-женщина, черт побери! Однако я был бы не прочь узнать наверняка, что он мертв. Мне сдается, что этот малый очень злопамятен и будет всю жизнь иметь зуб против меня. Да! Ведь вы сказали, что собираетесь идти куда-то?