Бюсси приблизился к Диане, и Монсоро улыбнулся им.
Бюсси взял руку Дианы, и Монсоро улыбнулся ему еще раз.
– Какие большие перемены, господин де Бюсси, – вполголоса сказала Диана.
– Увы! – прошептал Бюсси. – Как бы они не стали еще большими.
Само собой разумеется, что барон принял герцога и сопровождавших его дворян со всей пышностью старинного гостеприимства.
Глава XXXI
О неудобстве чрезмерно широких носилок и чрезмерно узких дверей
Бюсси не отходил от Дианы. Благожелательная улыбка Монсоро предоставляла молодому человеку свободу, однако он остерегался злоупотреблять ею.
С ревнивцами дело обстоит так: защищая свое добро, они не знают жалости, но зато и браконьеры их не щадят, если уж попадут в их владения!
– Сударыня, – сказал Бюсси Диане, – по чести, я несчастнейший из людей. При известии о смерти графа я посоветовал принцу помириться с матерью и вернуться в Париж. Он согласился, а вы, оказывается, остаетесь в Анжу.
– О! Луи, – ответила молодая женщина, сжимая кончиками своих тонких пальцев руку Бюсси, – и вы смеете утверждать, что мы несчастны? Столько чудесных дней, столько неизъяснимых радостей, воспоминание о которых заставляет усиленно биться мое сердце! Неужели вы забыли о них?
– Я ничего не забыл, сударыня, напротив, я слишком многое помню, и вот почему, утратив это счастье, я чувствую себя таким достойным сожаления. Поймите, как я буду страдать, сударыня, если мне придется вернуться в Париж, оказаться за сотню лье от вас! Сердце мое разрывается, Диана, и я становлюсь трусом.
Диана посмотрела на Бюсси; его взор был исполнен такого горя, что молодая женщина опустила голову и задумалась.
Бюсси ждал, устремив на нее заклинающий взгляд и молитвенно сложив руки.
– Хорошо, – сказала вдруг Диана, – вы поедете в Париж, Луи, и я тоже.
– Как! – воскликнул молодой человек. – Вы оставите господина де Монсоро?
– Я бы его оставила, – ответила Диана, – да он меня не оставит. Нет, поверьте мне, Луи, лучше ему отправиться с нами.
– Но ведь он ранен, нездоров, это невозможно!
– Он поедет, уверяю вас.
И тотчас же, отпустив руку Бюсси, она подошла к принцу. Принц, в очень скверном расположении духа, отвечал что-то графу Монсоро, возле носилок которого стояли Рибейрак, Антрагэ и Ливаро.
При виде Дианы чело графа прояснилось, но это мгновение покоя было весьма мимолетным, оно промелькнуло, как солнечный луч между двумя грозами.
Диана подошла к герцогу, и граф нахмурился.
– Монсеньор, – сказала она с пленительной улыбкой, – говорят, ваше высочество страстно любите цветы. Пойдемте, я покажу вашему высочеству самые прекрасные цветы во всем Анжу.
Франсуа галантно предложил ей руку.
– Куда это вы ведете монсеньора, сударыня? – обеспокоенно спросил Монсоро.
– В оранжерею, сударь.
– А! – произнес Монсоро. – Что ж, пусть так: несите меня в оранжерею.
«Честное слово, – сказал себе Реми, – теперь мне кажется, что я хорошо сделал, не убив его. Благодарение богу! Он прекраснейшим образом сам себя убьет».
Диана улыбнулась Бюсси улыбкой, обещавшей чудеса.
– Пусть только господин де Монсоро, – шепнула она ему, – остается в неведении, что вы уезжаете из Анжу, об остальном я позабочусь.
– Хорошо, – ответил Бюсси.
И он подошел к принцу в то время, как носилки скрылись в чаще деревьев.
– Монсеньор, – сказал он, – смотрите не проговоритесь, Монсоро не должен знать, что мы собираемся мириться.
– Почему же?
– Потому что он может предупредить о наших намерениях королеву-мать, чтобы завоевать ее расположение, и ее величество, зная, что решение уже принято, будет с нами менее щедрой.
– Ты прав, – сказал герцог, – значит, ты его остерегаешься?
– Графа Монсоро? Еще бы, черт побери!
– Что ж, и я тоже. Истинно скажу, мне кажется, он нарочно все выдумал со своей смертью.
– Нет, даю слово, нет! Ему честь по чести проткнули грудь шпагой. Этот болван Реми, который спас его, поначалу было даже подумал, что он мертв. Да-а, у этого Монсоро душа, должно быть, гвоздями к телу приколочена.
Они подошли к оранжерее.
Диана улыбалась герцогу с особой обворожительностью.
Первым вошел принц, потом – Диана. Монсоро хотел последовать за ними, но, когда носилки поднесли к дверям, оказалось, что внести их внутрь невозможно: стрельчатая дверь, глубокая и высокая, была, однако, не шире самого большого сундука, а носилки графа Монсоро были шириной в шесть футов.
Глянув на чрезмерно узкую дверь и чрезмерно широкие носилки, Монсоро зарычал.
Диана проследовала в оранжерею, не обращая внимания на отчаянные жесты мужа.
Бюсси, прекрасно понявший улыбку молодой женщины, в сердце которой он привык читать по ее глазам, остался возле Монсоро и сказал ему предельно спокойным тоном:
– Вы напрасно упорствуете, господин граф, дверь очень узка, и вам никогда через нее не пройти.
– Монсеньор! Монсеньор! – кричал Монсоро. – Не ходите в эту оранжерею, там смертельные испарения от заморских цветов! Эти цветы распространяют самые ядовитые ароматы, монсеньор!
Но Франсуа не слушал: счастливый тем, что рука Дианы находится в его руке, он, позабыв свою обычную осторожность, все дальше углублялся в зеленые дебри.
Бюсси подбадривал графа Монсоро, советуя терпеливо переносить боль, но, несмотря на его увещания, случилось то, что и должно было случиться: Монсоро не смог вынести страданий; не физических – на этот счет он был крепче железа, – а душевных.
Он потерял сознание.
Реми снова вступил в свои права. Он приказал отнести раненого в дом.
– А теперь, – обратился лекарь к Бюсси, – что мне делать теперь?
– Э! Клянусь богом! – ответил Бюсси. – Кончай то, что ты так хорошо начал: оставайся возле графа и вылечи его.
Потом он сообщил Диане о несчастье, случившемся с ее мужем.
Диана тотчас же оставила герцога Анжуйского и поспешила к замку.
– Мы добились своего? – спросил ее Бюсси, когда она проходила мимо.
– Я думаю, да, – ответила она, – во всяком случае, не уезжайте, не повидав Гертруду.
Герцог интересовался цветами лишь потому, что глядел на них с Дианой. Как только она удалилась, он вспомнил предостережения графа де Монсоро и покинул оранжерею.