– А женщинам он нравится? – спросил Уолли. По радостно-удовлетворен кому лицу Хонакуры он понял, что сделал верный шаг. – Они ставят ему хорошие оценки за энтузиазм и упорство, а за тонкость – плохие, – ответил жрец; в его глазах плясали веселые огоньки.
– Он и за столом такой же! – усмехнулся Уолли. Разговор о женщинах напомнил ему о Джа. – Священный, вы помните ту рабыню, что была со мной в домике?
Улыбка Хонакуры исчезла.
– А, да. Я собирался как-нибудь ей помочь – девушка заслуживает лучшей участи – но как-то все руки не доходят. Вы хотите ее видеть? Значит, драгоценный сапфир он просто выкинул на ветер, а рабыню можно было получить даром.
– Я думаю, она уже моя, – ответил Уолли. – Сегодня утром я послал Нанджи, чтобы он ее купил. – Теперь Уолли увидел, что сделал даже большую глупость, чем предполагал. Он показал свое богатство Тарру, и тот, несомненно, поймет, что там, откуда с такой легкостью возникли эти два камня, есть и другие драгоценности. К тому же теперь он знает, как легко Уолли расстался с ценным мечом Хардуджу.
Старый жрец смотрел на него в глубокой задумчивости.
– Надеюсь, вы заплатили не слишком дорого, – сказал он.
Уолли как громом поразило.
– Именно так и случилось, – признался он. – Но как вы догадались?
У Хонакуры был довольный вид.
– Вы сказали, что ваш господин щедр. Вот я и догадался, чем он вас наградил.
– Догадались?.. Но как?
– Он – бог драгоценных камней.
– Драгоценных камней?
– Да, уверяю вас, – Хонакура замолчал. Вид у него был одновременно и озадаченный, и обеспокоенный. – Его имя обычно связывают с Богом Огня, а не с Богиней. Непонятно только, почему. Ведь драгоценные камни обычно находятся в песке у Реки.
– Там, в моем мире, – сказал Уолли, – мы считаем, что почти все драгоценные камни образуются в огне, а потом вода разносит их по свету.
– Вот как? – Жреца это заинтересовало. – Тогда все понятно. Обычно его видят в облике маленького мальчика. Старатель, который находит хороший камень, всегда говорит: «Бог обронил свой зуб».
Уолли рассмеялся и осушил бокал.
– Хорошо сказано. И про соловья мне тоже понравилось. Вы очень поэтичный народ, священный. А для чего у бога этот прутик с листьями? Хонакура рассмеялся.
– Для вида, я полагаю, – сказал он, понизив голос. – У богов тоже есть свои маленькие слабости. Не думаю, чтобы ему на самом деле понадобилась памятка.
– Что понадобилось?
Старик опять вздохнул и покачал головой.
– Светлейший, вы сущее дитя! Не смею усомниться в мудрости Богини, но я не понимаю, неужели Она считает, что вы сможете здесь выжить? Вы же не знаете вообще ничего! Памятка, она и есть памятка – для памяти. Разве в вашем заоблачном мире нет ораторов? У всякого оратора должен быть прутик, с пометками на каждом листе, чтобы не забыть сказать все то, что они должны сказать. Потом они эти листики отрывают. Очень помогает, если все сделано правильно. А как же иначе можно запомнить длинную сутру?
– У нас есть другие способы, священный. Но что же насчет Джа?.. Как можно освободить раба?
Это потрясло Хонакуру больше, чем все остальное, сегодня услышанное. – Освободить раба? Нельзя.
– То есть рабство – это на всю жизнь? – переспросил Уолли ошеломленно. – И выхода нет?
Жрец покачал головой.
– Рабу делают пометку при рождении. Если он хорошо служит своим господам в этой жизни, то в следующей, возможно, он родится кем-нибудь другим. Так вы собирались эту девушку освободить?
Уолли уже поведал старику обо всем, и отступать было поздно.
– Если у меня и были какие-нибудь конкретные мысли, – сказал он, – то я думал, что куплю ее и сделаю свободной. Она была добра ко мне. И к тому же она, возможно, спасла мне жизнь, когда за мной приходила эта жрица.
– С ней, наверное, было чертовски хорошо? спросил жрец и громко захихикал. – Нет, пожалуйста, не смотрите на меня так! Я ее видел. Будь она свободной, женихи отдали бы за нее множество драгоценных камней, но вы ее уже купили, и теперь она – ваша рабыня. Вы можете ее подарить, продать, убить, но освободить – нет. Если вы, чтобы поразвлечься, решите пытать ее каленым железом, вас никто не остановит, разве, может быть, Богиня или более сильный воин, если это заденет его чувство воинской чести. Но скорее всего не заденет. Вам, Уоллисмит, следует понять, что воин седьмого ранга может делать практически все, что пожелает. Но он не может превратить рабыню в свободную даму и не может на ней жениться. Конечно, если только он сам не пожелает стать рабом.
Уолли угрюмо смотрел на старика.
– Вы, я полагаю, думаете, что она – еще одно чудо?
Жрец в задумчивости кивнул.
– Возможно. Очень уж необычным способом она спасла вас. Вероятно, Богиня уже выбрала ваших помощников, и у этой девушки была какая-то маленькая роль, кроме той, для которой она предназначена от рождения. Мы не должны недооценивать радость, она – плата за то, что мы смертны! – Его удивление никак не проходило. – А в вашем заоблачном мире вы рабов освобождаете?
– Там, откуда я пришел, вообще нет рабов, – с жаром воскликнул Уолли.
– Мы считаем, что рабство – это отвратительно.
– Тогда, вероятно, вы отправите ее на аукцион? – спросил жрец с усмешкой – Но жрица Кикарани вряд ли вернет вам ваш камень.
На секунду ярость Шонсу вспыхнула с новой силой, но Уолли сумел ее подавить. Гнев против богов – это бессмысленно. Его провели.
Хонакура не отрываясь смотрел на своего собеседника.
– Позволите ли небольшой совет, светлейший? Вы знаете, что надо делать, чтобы быть хорошим рабовладельцем?
– Что? – грозно спросил воин.
– Заставлять рабов работать изо всех сил! – Хонакура захихикал, а потом громко фыркнул в восторге от собственного остроумия.
Глава 5
На великолепном мраморном крыльце казарм Уолли встретил Конингу и спросил, не возвращался ли Нанджи.
– О да, светлейший, – ответил тот с видом человека, который хочет сохранить некую тайну, нечто приятное, способное потерять все свое очарование, если об этом рассказать.
Уолли понял, что ему не следует суетиться, и начал спокойно подниматься по огромной лестнице. Но наверху он прибавил шагу, а потом просто побежал. Аккуратно ступая, он прошел через первую комнату и остановился у двери в следующую, из-за которой доносился смех.
Там было трое людей, сидевших на полу, на залитом солнцем ковре. Справа – Джа в позе копенгагенской русалочки, такая же изящная и желанная, как и раньше – это ее смех он услышал в соседней комнате. С другой стороны на четвереньках стоял Нанджи, ножны его оттопырились и торчали, как хвост, а сам он напоминал собаку, которая пытается вылизывать кролика. Роль кролика играл маленький улыбающийся младенец.