Проблема разрешилась тут же. В тени стоял какой-то парень. Завидев Вауна, он вышел на свет и быстро зашагал навстречу, неряшливо и привычно вытирая руки о штаны. На нем была ярко-оранжевая рубашка, без — несмотря на холод — рукавов, ветер ворошил его волосы. Он бросился бегом навстречу Вауну. Широко улыбаясь.
Знакомая улыбка… трудно было рассмотреть ее сразу, поскольку от ветра слезились глаза. Ваун сделал несколько шагов вперед.
— Дайс? — прохрипел он, и горло у него перехватило. — Ваун! Неужто ты, Ваун?
Джайенткиллер с грохотом упал, когда они встретились, обхватили друг друга руками и попытались Переломать друг другу ребра. Затем они несколько раз хлопнули друг друга по спине и вернулись к объятиям.
— Ваун! Наконец-то! Адмирал во плоти!
— Дайс! Ты Дайс? Или ты Сессин?
— Нет, брат. Он никогда не был Дайсом…
— Тогда…
Ваун не договорил, уставившись через плечо брата. К ним бежали еще трое.
Судя по цвету их рубашек, это были Зеленый, Фиолетовый и Коричневый. Коричневый отстал — он не был еще вполне взрослым, лет шестнадцати, — но не сильно и вскоре врезался в кучу-малу, был поглощен ею, а Ваун, оказавшись в середине, подумал, что его забьют до смерти или раздавят, и всюду руки и смех. В глазах у Вауна затуманилось.
Снова с братьями. Дома. В улье.
Сколько их здесь?
Коричневый был невероятно похож на Раджа. Как Радж говорил, улыбался как Радж. Он сказал:
— Вау! И впрямь брат Ваун! — В почтительных, взволнованных интонациях Раджа. — Я знаю о тебе все, брат!
Радж был мертв чуть не полвека. Ваун предал их, всех.
Оранжевый или, может, Зеленый, сказал:
— О, как чудесно наконец видеть тебя, Ваун.
— Мы знаем о тебе все, — сказал другой.
— Всего вы знать не можете! — возразил Ваун. — А про Раджа, Приора и «Юнити»?
Голоса смешались вокруг: «Конечно!», «Безусловно!», «Столько лет следили за тобой!», «Ты — герой!», «Мы рассчитываем на тебя!»
— Что будем делать с дикими, брат? — спросил то ли Фиолетовый, то ли Оранжевый.
— С дикими?
Ваун вспомнил и огляделся. Казалось, будто солнце засияло ярче, приятней стал морской ветер, холмы вдалеке зеленее. Клинок и Фейрн стояли на площадке, девушка прислонилась к лейтенанту, щекой прижавшись к его груди; он обнимал ее одной рукой. Она была потрясена, лицо ее стало непроницаемым, как камень.
«А что, черт возьми, я могу сделать с ними?» — подумал Ваун, а после понял, что решения теперь принимает не он.
А что, черт возьми, мы можем сделать с ними?
Он взглянул на братьев и увидел, что лицо Фиолетового обескураженно нахмурилось. Обескураженность перешла к Зеленому… и Оранжевому…
Они не понимали, почему он вообще сомневается.
— Естественно, нам надо будет их убить, — сказал он.
Фейрн завопила:
— Ваун!
— Может, отдадим их пиподам? — предложил юный Коричневый, будто его осенило.
— Все равно останется пара трупов, — сказал Зеленый, но он явно был успокоен тем, что Ваун подтвердил очевидное.
— Ваун! — закричала Фейрн. — Ты так не думаешь!
Ее лицо было мертвенно-бледным. Она повернула голову, посмотрела на Клинка и обняла его крепче.
— Он не всерьез, правда?
Клинок даже не взглянул на нее. Он продолжал мрачно смотреть на адмирала Вауна, героя-идола всей его жизни. Клинок знал ответ.
Ваун говорил всерьез.
Поддержи он Братство, ему придется хранить тайну улья, а это означает, что эти двое не должны покинуть Кохэб живыми. А если он по-прежнему на другой стороне — а в данный момент он был настолько огорошен, что не сказал, на чьей, — тогда он должен играть в противное. Очевидно, братья приняли бы его в свои ряды, но надо же сыграть свою роль. Ценой будут два рэндома. Его жизнь тоже в опасности.
Иными словами, у него не было выбора.
— Они должны умереть, — сказал он, — а где и когда — не могу сказать точно. Давайте запрем их где-нибудь и решим после, хорошо?
— На вентиляционной станции есть сарай с замком, — заметил Коричневый, сама услужливость.
— Прекрасно. Что вы имели в виду, когда сказали, что рассчитываете на меня?
Голоса смешались вокруг него: «То, что ты можешь помочь». «То, что ты можешь сделать для нас». «Помочь улью, когда настанет Армагеддон». «Твоя роль в Судный День».
Заражение, о котором так часто говорил Рокер, уже пустило свои корни. Двум неумелым беглецам, Дайсу и Сессину, как-то удалось организовать улей, хотя все говорили, что это невозможно.
Вот так. Великий адмирал Ваун не добился успеха ни в чем. Все оказалось враньем. Полстолетия он врал всем — даже, похоже, самому себе. Он не уничтожил Q-корабль «Юнити» и Братство.
В конечном счете победил Аббат.
Реальность «Юнити» потрясала блеском и великолепием, на всех дверях и стенах кружились цвета и узоры. Голого камня не было видно нигде. Ничего общего с доггоцевским симом — лабиринтом грязных тоннелей, типа заброшенной канализации. Несмотря на страх и злобу, Ваун был взволнован тем, что оказался наконец-таки на настоящем Q-корабле. Художники, авторы этой замысловатой мозаики, может быть, были из членов экипажа, а может, умерли несколько веков назад. Некоторым Q-кораблям по тысяче лет.
Затхлый и непереносимо горячий воздух. Летный костюм Вауна быстро промок, даже его полуголые попутчики блестят от пота, корабль годами гнулся под воздействием гравитационных волн двух сингулярностей и пропитывался радиацией.
Жилая часть охлаждается; в середине камня значительно жарче.
Невидимая система общественного оповещения разражается маршем, что означает, наверное, общий сбор, поскольку все, кого Ваун видит, двигаются в одном направлении. Его ведут дальше внутрь камня, и шум механизмов становится громче, а воздух, что приятно, прохладнее.
На него набрасывается ностальгия. Цвета, братья, голые до пояса, голоса все будит воспоминания Приора об улье на Монаде. Монаде, доме, где был создан Ваун, доме, о котором он до выкачки мозгов не знал.
Он спешит вместе с группой примерно из десятка парней за Аббатом в черных шортах и кепке. Появляются другие и присоединяются к процессии. Желудок шевелится в невидимых волнах псевдогравитации, и жив еще гнетущий страх стремительно приближающихся снарядов Рокера. Вокруг не смолкают голоса, все одинаковые — и он не может разобрать слов.
Может быть, они и кажутся друзьями, но это — враги.
— Спейсеры, — спрашивает он, — вы отравили их газом?
— Боюсь, да, — небрежно отвечает Аббат. — А что еще с ними делать?