Он был прав, говоря сестре, что больной поправился,
Действительно, Ипполиту было несколько лучше прежнего, что заметно было с
первого на него взгляда. Он вошел в комнату не торопясь, позади всех, с
насмешливою и недоброю улыбкой. Нина Александровна вошла очень испуганная. (Она
сильно переменилась в эти полгода, похудела; выдав замуж дочь и переехав к ней
жить, она почти перестала вмешиваться наружно в дела своих детей.) Коля был
озабочен и как бы в недоумении; он многого не понимал в “сумасшествии
генерала”, как он выражался, конечно, не зная основных причин этой новой
сумятицы в доме. Но ему ясно было, что отец до того уже вздорит, ежечасно и
повсеместно, и до того вдруг переменился, что как будто совсем стал не тот
человек, как прежде. Беспокоило его тоже, что старик в последние три дня совсем
даже перестал пить. Он знал, что он разошелся и даже поссорился с Лебедевым и с
князем. Коля только что воротился домой с полуштофом водки, который приобрел на
собственные деньги.
— Право, мамаша, — уверял он еще наверху Нину Александровну,
— право, лучше пусть выпьет. Вот уже три дня как не прикасался; тоска, стало
быть. Право, лучше; я ему и в долговое носил…
Генерал растворил дверь наотлет и стал на пороге, как бы
дрожа от негодования.
— Милостивый государь! — закричал он громовым голосом
Птицыну: — если вы действительно решились пожертвовать молокососу и атеисту
почтенным стариком, отцом вашим, то-есть по крайней мере отцом жены вашей,
заслуженным у государя своего, то нога моя, с сего же часу, перестанет быть в
доме вашем. Избирайте, сударь, избирайте немедленно: или я, или этот… винт! Да,
винт! Я сказал нечаянно, но это — винт! Потому что он винтом сверлит мою душу,
и безо всякого уважения… винтом!
— Не штопор ли? — вставил Ипполит.
— Нет, не штопор, ибо я пред тобой генерал, а не бутылка. Я
знаки имею, знаки отличия… а ты шиш имеешь. Или он, или я! Решайте, сударь,
сейчас же, сей же час! — крикнул он опять в исступлении Птицыну. Тут Коля
подставил ему стул, и он опустился на него почти в изнеможении.
— Право бы, вам лучше… заснуть, — пробормотал было
ошеломленный Птицын.
— Он же еще и угрожает! — проговорил сестре вполголоса Ганя.
— Заснуть! — крикнул генерал: — я не пьян, милостивый
государь, и вы меня оскорбляете. Я вижу, — продолжал он, вставая опять, — я
вижу, что здесь всё против меня, всё и все, Довольно! Я ухожу… Но знайте,
милостивый государь, знайте…
Ему не дали договорить и усадили опять; стали упрашивать
успокоиться. Ганя в ярости ушел в угол. Нина Александровна трепетала и плакала.
— Да что я сделал ему? На что он жалуется? — вскричал
Ипполит, скаля зубы.
— А разве не сделали? заметила вдруг Нина Александровна; —
уж вам-то особенно стыдно и… бесчеловечно старика мучить… да еще на вашем
месте.
— Во-первых, какое такое мое место, сударыня! Я вас очень
уважаю, вас именно, лично, но…
— Это винт! — кричал генерал: — он сверлит мою душу и
сердце! Он хочет, чтоб я атеизму поверил! Знай, молокосос, что еще ты не
родился, а я уже был осыпан почестями; а ты только завистливый червь,
перерванный надвое, с кашлем… и умирающий от злобы и от неверия… И зачем тебя
Гаврила перевел сюда? Все на меня, от чужих до родного сына!
— Да полноте, трагедию завел! — крикнул Ганя: — не срамили
бы нас по всему городу, так лучше бы было!
— Как, я срамлю тебя, молокосос! Тебя? Я честь только
сделать могу тебе, а не обесчестить тебя!
Он вскочил, и его уже не могли сдержать; но и Гаврила
Ардалионович, видимо, прорвался.
— Туда же о чести! — крикнул он злобно.
— Что ты сказал? — загремел генерал, бледнея и шагнув к нему
шаг.
— А то, что мне стоит только рот открыть, чтобы… — завопил вдруг
Ганя и не договорил. Оба стояли друг пред другом, не в меру потрясенные,
особенно Ганя.
— Ганя, что ты? — крикнула Нина Александровна, бросаясь
останавливать сына.
— Экой вздор со всех сторон! — отрезала в негодовании Варя:
— полноте, мамаша, — схватила она ее.
— Только для матери и щажу, — трагически произнес Ганя.
— Говори! — ревел генерал в совершенном исступлении: —
говори, под страхом отцовского проклятия… говори!
— Ну вот, так я испугался вашего проклятия! И кто в том
виноват, что вы восьмой день как помешанный? Восьмой день, видите, я по числам
знаю… Смотрите, не доведите меня до черты; всё скажу… Вы зачем к Епанчиным
вчера потащились? Еще стариком называется, седые волосы, отец семейства! Хорош!
— Молчи, Ганька! — закричал Коля: — молчи, дурак!
— Да чем я-то, я-то чем его оскорбил? — настаивал Ипполит,
но всё как-будто тем же насмешливым тоном. — Зачем он меня винтом называет, вы
слышали? Сам ко мне пристал; пришел сейчас и заговорил о каком-то капитане
Еропегове. Я вовсе не желаю вашей компании, генерал; избегал и прежде, сами
знаете. Что мне за дело до капитана Еропегова, согласитесь сами? Я не для
капитана Еропегова сюда переехал. Я только выразил ему вслух мое мнение, что,
может, этого капитана Еропегова совсем никогда не существовало. Он и поднял дым
коромыслом.
— Без сомнения, не существовало! — отрезал Ганя.
Но генерал стоял как ошеломленный и только бессмысленно
озирался кругом. Слова сына поразили его своею чрезвычайною откровенностью. В
первое мгновение он не мог даже и слов найти. И наконец только, когда Ипполит
расхохотался на ответ Гани и прокричал: “Ну, вот, слышали, собственный ваш сын
тоже говорит, что никакого капитана Еропегова не было”, — старик проболтал,
совсем сбившись:
— Капитона Еропегова, а не капитана… Капитона… подполковник
в отставке, Еропегов… Капитон.
— Да и Капитона не было! — совсем уж разозлился Ганя.
— По… почему не было? — пробормотал генерал, и краска
бросилась ему в лицо.
— Да полноте! — унимали Птицын и Варя.
— Молчи, Ганька! — крикнул опять Коля.
Но заступничество как бы опамятовало и генерала.
— Как не было? Почему не существовало? — грозно вскинулся он
на сына.
— Так, потому что не было. Не было да и только, да совсем и
не может быть! Вот вам. Отстаньте, говорю вам.
— И это сын… это мой родной сын, которого я… о боже!
Еропегова, Ерошки Еропегова не было!
— Ну, вот, то Ерошки, то Капитошки! — ввернул Ипполит.
— Капитошки, сударь, Капитошки, а не Ерошки! Капитон,
Капитан Алексеевич, то бишь, Капитон… подполковник… в отставке… женился на
Марье… на Марье Петровне Су… Су… друг и товарищ… Сутуговой… с самого даже
юнкерства. Я за него пролил… я заслонил… убит. Капитошки Еропегова не было! Не
существовало!