Зато полоса воды между островом и дальним берегом была совершенно пустой и отсюда бьщ виден протянувшийся от нашего островка язык отмели; нам и плыть-то почти не придется. Улисс все еще топтался на месте, с надеждой глядя на светящееся туманное облако, переливающееся над водой, потом вздохнул и последовал за Мной. Берег здесь густо порос ивняком, даже из /воды торчали кусты, высокие, выше моего роста, Улисс все время оглядывался — наверное потому все и случилось.
Что-то плеснуло в зарослях, я поначалу решила, что мы вспугнули птицу или выдру, которых тут тоже водилось достаточно, но тут же поняла, что ошиблась. Кожан стоял у самого уреза воды, еще двое кочевых выскочили из кустов и теперь оказались у нас за спиной.
— Так я и знал, что мы с вами встретимся, друзья мои, — сказал он, ухмыляясь.
Улисс застыл, вытаращившись на него, палец его раз за разом нажимал на выступ в рукоятке оружия, но то почему-то не стреляло. Зеленый огонек на укрепленной сверху плоской коробке сменился красным.
Кожан кивнул одному из своих, и тот бросился на меня; я попыталась добежать до воды — пустое дело. Он догнал меня одним прыжком, схватил за волосы и швырнул на землю. Потом рывком вздернул на ноги, как я ни кусалась, как ни царапалась, и, зажав правой рукой, левой приставил к горлу мой же собственный нож.
Улисс отчаянно лупил ладонью по коробочке и вытряс-таки что-то из своего оружия — красный огонек сменился зеленым. Кожан за все это время не произнес ни слова и не пошевелился, лишь наблюдал за ним насмешливо прищуренными глазами.
Улисс, похоже, взял себя в руки — он выпрямился и молча, с непроницаемым лицом направил невидимый луч на ближайший куст ивняка. Тот зашипел, потом листья почернели, свернулись в трубку и вспыхнули. Слабый ветерок раздул пламя, на меня потянуло жаром.
Улисс перевел оружие на Кожана. — Отпусти ее, — сказал он. Кожан даже не пошевелился.
— Разумеется, нет, друг мой Улисс, — сказал он. — Я тебя уже немножко знаю. Ты не выстрелишь. Поскольку, если ты убьешь меня, девчонке тут же перережут глотку. Будь ты настоящим человеком, ты бы выстрелил — я бы на твоем месте поступил бы именно так. И это было бы разумно — ведь в таком случае мы бы убили ее сразу. Ведь ты отлично знаешь, что ее все равно убьют — и все равно не стреляешь. Впрочем, вы всегда поступали странно.
Надо сказать, он был совершенно прав.
Я крикнула:
— Убей его!
Но тот кочевой, что меня держал, так сжал мне горло, что я захрипела.
Улисс не опустил оружие, но и не выстрелил. Он стоял, белый как мертвец и все озирался с какой-то отчаянной надеждой.
— Вы всегда были слабыми, — сказал Кожан, — несмотря на эти свои машины. Я это сразу понял. Потому что верили в то, во что хотели верить. И потому вы очень некрасиво умирали. Вы не умеете умирать. Где твое достоинство, друг мой Улисс? Где ваше достоинство?
— Сукин сын, — тупо сказал Улисс.
«Чего от него ждать, — подумала я, — он же придурок».
Кожан даже ухом не повел.
— Сейчас ты положишь это свое оружие, которое не способно сделать тебя мужчиной, — сказал он, — и дашь себя связать. Иначе я у тебя на глазах перережу девчонке горло. Положи эту штуку на песок и отойди на несколько шагов.
Улисс колебался. Видно, примеривался, может ли он все-таки выстрелить, не задев меня — ничего из этого, разумеется, не получилось бы; кочевые не такие дураки. Я надеялась, что у него все-таки хватит мужества и мне не придется больше унижаться и терпеть все, что последует потом, тоже не придется, но мне следовало бы помнить, с кем имею дело. Он медленно нагнулся и положил эту свою стрелялку.
— Нож! — сказал Кожан. Улисс отстегнул нож и бросил его на землю. Кожан кивнул одному из своих воинов. Тот приблизился, впрочем с некоторой опаской, но Улисс дал себя связать.
— Почему? — спросил он, обращаясь к Кожану.
— Любое дело следует доводить до конца, друг мой, — вежливо сказал тот.
— Мы же не хотели вам ничего плохого? Мы же хотели как лучше!
Тот только молча пожал плечами.
— Хоть ее отпустите! Неужели у вас нет ни капли милосердия?
Я сказала:
— Не унижайся.
Тот воин, что держал меня, теперь был занят тем, что стягивал мне за спиной руки сыромятным ремнем и потому отпустил мою глотку — я могла говорить. Впрочем, что толку?
— Ведите их, — Кожан кивнул, а сам двинулся вперед.
Его человек подтолкнул меня сзади, но я пошла сама — теперь-то сопротивляться было поздно. Если бы Улисс повел себя как надо, они бы сейчас волокли по песку трупы, но теперь оставалось лишь держать себя достойно, вот и все. Теперь я увидела, что в зарослях, торчащих из воды, скрыт довольно внушительный плот — он был связан наспех, неаккуратно, но прочно, и на песке лежали здоровенные шесты.
— Никогда не следует пренебрегать знанием, — заметил Кожан. — Возможно, ты не помнишь, мой друг Улисс, но вы когда-то рассказывали нам о чем-то в этом роде. Мы — степные жители, для нас это тогда было в новинку.
И велел, обернувшись к сопровождавшему Улисса воину:
— Перетащи его на плот. И осторожнее — он может быть опасен. Девчонка пойдет сама.
Тут он опять был прав.
Плот был привязан к вбитому в песок заостренному колышку — они и об этом позаботились. Пока они отвязывали его и отталкивались шестами от берега (держались они неуверенно, потому как все-таки боялись воды), я думала о том, что, может, если у Улисса все-таки достанет мужества, удастся перевернуть плот. Выплыть мы уже из-под него не выплывем, со связанными-то руками, но хоть потонем, как люди, а может, еще и кого из кочевых с собой прихватим.
Тут Кожан велел:
— Следите за девчонкой. Ишь, как глазами сверкает!
И добавил, обернувшись к Улиссу:
— Я очень хочу довезти вас в целости, друг мой. Потому что я, понимаешь ли, видел то, что тогда осталось в шатре. И мне очень интересно — что скажет твоя спутница, когда посмотрит на тебя чуть позже. Наши женщины тогда очень кричали.
Улисс устало сказал:
— Будьте вы прокляты.
— Диана была твоей женщиной, нет? Видел бы ты ее… потом… Похоже, я насчет вас не ошибся с самого начала. Вы — нелюди. Чудовища. Зараза, которую нужно выжечь каленым железом.
Улисс молчал.
— Смотри на него внимательно, — велел Кожан одному из своих, — мне не нравится, как он выглядит. И держи оружие наготове — копье, не нож. Если что, бей сразу.
Я осторожно пододвинулась ближе к краю плота — не так-то это было трудно, он был небольшой, но скатиться в воду мне мешали две смуглые ноги; один из кочевых стоял у самой кромки, орудуя шестом, впрочем довольно неумело — плот все время закручивало, и волна захлестывала бревна, связанные сыромятными ремнями. Я попробовала освободить руки, понятное дело, ничего из этого не вышло, и тогда я напряглась и, выбросив вперед ноги, резко ударила кочевого под коленки, тот выпустил шест и рухнул в воду. Он пошел ко дну как камень, честное слово, потому что течение в этом месте было довольно сильное, и плот тут же отнесло в сторону — уцепиться за него он не смог. Я тоже сделала еще один отчаянный рывок и скатилась с плота — вода накрыла меня с головой, я увидела над собой темную массу и даже заметила, что бревна мягко трутся друг о друга и сквозь щели в них просвечивает небо. Потом в глазах покраснело, потом потемнело, в ушах раздался нарастающий шум, и я попыталась вдохнуть ее полной грудью, эту спасительную воду, чтобы уже никогда больше не вынырнуть на поверхность. Последнее, что я видела, была фигура того кочевого — он медленно опускался на дно, вращаясь и шевеля руками, точно тряпичная кукла. Потом вдруг у меня страшно заболела голова, так заболела, что я даже не почувствовала, как кто-то тянет меня за волосы.