— Это была коробка сигар! — сообщила бабушка. Дуг тревожно
прищурился, но мистер Бриттон только усмехнулся и покачал головой:
— Сигары она заказала на мой день рождения. Она всегда
заворачивает подарки сразу же, как только их получает, и схватила не ту
коробку, потому что торопилась вернуться и отпраздновать твой день рождения.
Миссис Бриттон протестующе покачала головой:
— Несколько недель назад, когда Диана вернулась из Чикаго,
она взяла такси от аэропорта до офиса.
— Ну и что же в этом странного?
— На стоянке аэропорта осталась ее машина. Если хотите знать
мое мнение — она слишком упорно работала очень долгое время! — победно
заключила бабушка.
— Она не брала отпуск по меньшей мере шесть лет, —
подтвердила миссис Фостер, испытывая угрызения совести и нешуточное
беспокойство. — Пожалуй, следует настоять, чтобы она отдохнула хотя бы месяц.
— Говорю вам, с Дианой все в порядке! Но отдохнуть она
должна — хотя бы из принципа, — объявил дедушка, положив конец животрепещущей
дискуссии.
Глава 19
Место, отведенное для представителей прессы, было отгорожено
красными бархатными шнурами в глубине лестничной площадки, недалеко от бального
зала, где демонстрировались вещи, предназначенные для аукциона. Помня свое
обещание, данное главе отдела по связям с общественностью «Объединенных
предприятий», Коул не стал чураться журналистов и приложил все усилия, чтобы
произвести на них благоприятное впечатление. Он дал короткие интервью местным
репортерам из Си-би-эс и Эй-би-си, старательно позировал для фото и ответил на
занудные вопросы журналиста из «Хьюстон кроникл» и собственного корреспондента
«США сегодня».
Интервью студии Эй-би-си он дал последним. Стоя рядом с
Кимберли Проктор под прицелом круглого, похожего на немигающий глаз циклопа
объектива камеры, Коул слушал, как аппетитная блондинка с воодушевлением
рассказывала о столетней истории бала Белой Орхидеи и традициях проведения
аукциона; затем она приставила микрофон к его рту.
— Мистер Гаррисон, от представителей комитета аукциона мы
узнали, что вы пожертвовали самый дорогой из всех предметов, которые предстоит
сегодня продать. Какова же ценность этой скульптуры Клайнмана?
— Для кого? — сухо переспросил Коул. Втайне он всегда считал
этот шедевр авангардизма чудовищным, но все же приобрел его, а с тех пор
стоимость скульптуры возросла в пять раз.
Его собеседница рассмеялась:
— Я хотела спросить, во сколько она оценивается?
— В четверть миллиона долларов.
— Вы на редкость великодушный человек!
— Не желаете ли сообщить об этом служащим налоговой
инспекции? — сдержанно осведомился Коул и по собственной инициативе прекратил
интервью, коротко улыбнувшись собеседнице и выйдя из кадра.
Эта тактика удивила женщину, и она бросилась вслед за ним:
— Постойте! Я только… хотела узнать, нельзя ли нам
встретиться позднее… и побеседовать?
— Сожалею, — вежливо ответил Коул, делая вид, что не
понимает смысла предложения, — но для этого вам придется связаться с отделом по
связям с общественностью нашей компании.
— Но я имела в виду не интервью, — мягко возразила
блондинка, сопроводив слова призывным взглядом. — Я думала! мы можем где-нибудь
выпить…
Коул прервал ее, покачав головой, а затем смягчил отказ
вежливой улыбкой:
— Боюсь, у меня не найдется и пятнадцати свободных минут до
самого отъезда из Хьюстона.
Женщина была хороша собой, воспитанна и умна, но ни одно из
этих качеств не привлекало Коула. Она работала телерепортером, и, будь она
самой прекрасной, блестяще умной и желанной женщиной на свете, да к тому же не
преследуй никаких корыстных целей, он все равно бежал бы от нее как от чумы.
— Как-нибудь в другой раз, — добавил он, а затем пошел
прочь, предоставив блондинке возможность расспрашивать более покладистых кандидатов,
которые выстроились по другую сторону бархатного ограждения.
— Мистер Гаррисон! — позвал кто-то из журналистской братии,
но Коул сделал вид, что не слышал, и невозмутимо зашагал дальше, остановившись
лишь затем, чтобы взять у официанта бокал шампанского.
К тому времени как он добрался до зала, где проходил
запланированный прием, по меньшей мере с десяток гостей кивнули ему в знак
приветствия, и Коул ответил им, не имея ни малейшего представления, с кем
только что поздоровался.
Когда наконец он увидел в толпе знакомых, по иронии судьбы
оказалось, что это именно те, кто не захотел здороваться с ним, — мистер и
миссис Чарльз Хэйуорд II. Супруги прошли мимо своего бывшего конюха с высоко
поднятыми головами и холодными, как льдинки, глазами.
Коул помедлил у двери зала, где были выставлены самые
дорогостоящие из пожертвований для аукциона, и услышал свое имя, произнесенное
шепотом, — кто-то из организаторов торжества узнал его. Однако чаще всего в
толпе раздавалось имя Дианы Фостер. Сегодня о ней упоминали как о «бедняжке
Диане Фостер»— особенно женщины, в голосах которых Коул распознал больше
злорадства, нежели сострадания.
С точки зрения Коула, бал Белой Орхидеи удовлетворял три
конкретные и разнородные потребности: во-первых, давал возможность женам и
дочерям самых состоятельных жителей Хьюстона и окрестностей собраться в
изысканной обстановке, блеснуть новейшими драгоценностями и нарядами и всласть
посплетничать, пока их отцы и мужья обсуждают гольф и теннис.
Во-вторых, бал явился удачным предлогом для сбора средств в
фонд Американского онкологического общества. В-третьих, влиятельные и
выдающиеся граждане Хьюстона пользовались случаем проявить свою сознательность
во время торга за десятки безумно дорогих вещиц, пожертвованных другими не менее
влиятельными и выдающимися людьми.
«Сегодняшний бал Белой Орхидеи должен увенчаться
беспримерным успехом по всем статьям», — решил Коул.
Вооруженные охранники стояли перед дверью в помещение, где
должна была проходить демонстрация лотов, и как раз в эту минуту разгорелся
спор между фотографом в красно-белой клетчатой рубашке и одним из охранников.
— После семи часов вход сюда открыт только для приглашенных,
— предупредил громила, скрестив руки на груди.
— Я из «Инкуайрера», — убеждал фотограф, пытаясь говорить
приглушенно, но так, чтобы можно было разобрать слова сквозь гул толпы. — Мне
нет дела до аукциона, я хочу только сделать снимок Дианы Фостер — я видел, как
она вошла сюда несколько минут назад. Должно быть, она еще здесь.