Отправились мы туда дружно, благо, идти было недалеко. Нас встретила шумная компания, в которой все с детства знали друг друга, кроме меня, разумеется. В тесной го-стиной все кое-как расселись, Вахтанг тут же рассказал, какой я, оказывается, замечательный человек, пошутили, посмеялись, а потом хозяин торжественно пригласил к столу.
А к столу пошли одни мужчины. Несколько удивленный такой странностью, я, улучив момент, спросил об этом Вахтанга. А он просто пожал плечами:
— Традиция.
— Вахтанг, не обижайся, но это средневековая традиция.
— Наоборот, — заулыбался Вахтанг. — Видеть пьяных мужчин, слышать их откровения, а тем более пить вместе с ними — вот это и есть средневековье, дорогой.
Было множество тостов, и первый, как то заведено у грузин, за гостя, то есть за меня. Но не в лоб, а как-то очень легко и элегантно. Я даже поначалу и не понял, что речь идет обо мне, не успел вовремя встать, как то положено, чем вызвал веселый смех всего стола. Выпили и за мать Грузию, и за мать Россию, и за отвагу павших в борьбе за их свободу, и за каждого из присутствующих и перешли, как водится, к части неофициальной, когда тосты провозглашались, так сказать, по конкретным поводам. И вполне естественно возник общий разговор, коснувшийся в конце концов и молодежи, поющей, кричащей, танцующей и азартно спорящей на площади перед Домом правительства.
— Прибыл воинский эшелон, — негромко сказал сидевший против меня немолодой путеец. — В Тбилиси переброшен полк внутренних войск дивизии Дзержинского.
— Спецы по разгонам митингов.
— Спецы скорее теоретические. Когда им приходилось митинги разгонять?
— Ты забыл Армению.
— Мне это не нравится, — кто-то отчетливо вздохнул. — Кто может уговорить молодежь разойтись до разгона?
— Его Святейшество католикос.
— Но это — на крайний случай.
— Любой крайний случай должен быть накануне того, о чем мы сейчас так дружно задумались.
— Не паникуйте раньше времени, — бодро сказал тамада. — Зачем кричать о пожаре, когда еще дым не пошел? Лучше поднимем бокалы с этим прекрасным вином за…
Ну, далее — как полагается. И как-то о разговоре забылось, о внутренних войсках, переброшенных в Тбилиси, тоже забылось, и пошло веселое грузинское застолье…
Только когда мы возвращались, Вахтанг шепнул. Так, чтобы Нина и Тина не слышали:
— В Тбилиси прибывает батальон афганцев-десантников…
3
После этой дружеской встречи дни у меня спутались. Если раньше я хотя бы приблизительно мог утверждать, что это было «на следующий день», то теперь не рискну. Все смешалось, да и не в календаре дело. Любые события потом расписывают по датам, а когда они происходят — не до чисел и часов.
Прибывший полк внутренних войск и не подумал держать в тайне свое прибытие. Вскоре он продемонстрировал, что не намерен шутить, прогнав по проспекту Руставели несколько танков. Танки не останавливались, шли медленно, но ревели столь угрожающе, что их появление вы-звало у митингующих обратный эффект. Ошибка силовой демонстрации была в том, что ее инициаторы не учли грузинского менталитета. Это у нас, в России, столь трепетно уважают силу, что чаще всего пасуют перед ней, поджав не только хвост, но и язык. В России. Но не на Кавказе, народы которого воевали чуть ли не по три раза в год, а кроме того, никогда не знали, что такое крепостное право и почему нужно покорно слушаться барского окрика. Так было в Армении, в Грузии, в Азербайджане. Так потом случилось и в Чечне, но никакие уроки нам почему-то не идут впрок. Никакие решительно — это уже наш менталитет.
Появление танков в центре города вызвало бурю возмущения. Их проклинали на двух языках, в них кидали всем, что попадало под руку, их колотили по броне палками. А они ревели и продолжали двигаться на прежней скоро-сти, но, вместо того чтобы тихонько разойтись, митинг перед Домом правительства стал расти, как снежный ком. И уже к вечеру небольшая площадь втиснула в себя тысяч десять вместо еле-еле тысячи до этого устрашающего прохождения.
Это был вызов, и его приняли. На площадь потянулись не только студенческая и школьная молодежь, но и старшие братья и сестры. А зачастую и родители школьников для догляда за своими детьми.
Этот новый приток митингующих изменил и речи лидеров, рвавшихся к микрофонам, установленным на ступенях лестницы, ведущей в Дом правительства. И из репродукторов все отчетливее зазвучали теперь как антисоветские, так и антирусские ноты.
— Но Россия-то тут при чем? — горестно вздыхала Нателла.
Теперь ее прорусские выступления все меньше и меньше находили сторонников. И наоборот, число тех, кто спорил с ней, стало стремительно возрастать. А лидеры продолжали сотрясать юные души дерзкими призывами, рассказами о доблести предков и смелыми разоблачениями коммуни-стической правящей верхушки, отрезанной от народов, входящих в Советский Союз, мощными кремлевскими стенами.
После танковой демонстрации митинг поддержали более практичные и более деятельные представители иных социальных слоев. Пока во дворе университета горланила завтрашняя интеллигенция, молодые рабочие, к примеру, избегали там появляться. Но как только загрохотали танки по центру города, потянулись туда и поодиночке, и целыми группами. Это они, наспех согласовав свои действия с малопонятными для них ораторами, вздумали поначалу строить баррикады. К счастью, то ли их кто-то отговорил, то ли они сами сообразили, а только вместо баррикад они уговорили шоферов привести большегрузные машины и перегородить ими верхние и нижние улицы, ведущие от проспекта Руставели. Это была как бы недостроенная баррикада, ее заготовка, намекающая на то, что если власть по-прежнему будет показывать кулак, то эти машины накрепко перекроют проспект с двух сторон.
А мы, взрослые, сидели в квартире и никуда не могли уйти. Не потому, что кто-то не пускал, а потому, что девочки безвылазно торчали на митинге, прибегая домой, чтобы хоть чуточку поспать, и были такими счастливыми, что ни у кого не поворачивался язык, чтобы остановить их. Кое-как перекусив дома и оглушив нас восторженными рассказами о том, что происходит на площади перед Домом правительства, они снова убегали, и Нина едва успевала сунуть им на вечер пакет с кое-какой едой.
Вахтанг предлагал мне заманчивые маршруты в горные селения, но я вежливо и твердо отказывался. Он не наседал, вздыхал с облегчением, и мы, взрослые, продолжали ждать, а тревога почему-то росла с каждым часом, хотя ничего вроде бы не менялось.
— Обойдется, обойдется, — бормотал Вахтанг, бесцельно слоняясь по комнате. — Наговорятся и разойдутся, это же всем понятно.
Всем было понятно, но мы тем не менее помалкивали. А потом вдруг выяснилось, что Вахтангу надо уезжать в Москву и далее — в нашу Глухомань. Он говорил, что у него кончаются отгулы, и я тогда верил в это. Нина собрала его, я вызвался проводить, но он весьма решительно отказался: