Она плохо помнила, как выбралась на островок.
Вползла на коленях, ткнулась ничком в прелую траву и заплакала. Всхлипывала,
размазывала слезы по толстым щекам, вздрагивая от холода, одиночества и
омерзительного страха.
Вскочила — слезы еще текли. Шмыгая носом,
прошла островок, прицелилась, как идти дальше, и, не отдохнув, не собравшись с
силами, полезла в топь.
Поначалу было неглубоко, и Лиза успела
успокоиться и даже повеселела. Последний кусок оставался и, каким бы трудным он
ни был, дальше шла суша, твердая, родная земля с травой и деревьями. И Лиза уже
думала, где бы ей помыться, вспоминала все лужи да бочажки и прикидывала, стоит
ли полоскать одежду или уж потерпеть до разъезда. Там ведь совсем пустяк
оставался, дорогу она хорошо запомнила, со всеми поворотами, и смело
рассчитывала за час-полтора добежать до своих.
Идти труднее стало, топь до колен добралась,
но теперь с каждым шагом приближался тот берег, и Лиза уже отчетливо, до
трещинок видела пень, с которого старшина тогда в болото сиганул. Смешно
сиганул, неуклюже: чуть на ногах устоял.
И Лиза опять стала думать о Васкове и даже
заулыбалась. Споют они, обязательно даже споют, когда выполнит комендант боевой
приказ и вернется опять на разъезд. Только схитрить придется, схитрить и
выманить его вечером в лес. А там… Там посмотрим, кто сильнее: она или
квартирная хозяйка, у которой всего-то достоинств, что под одной крышей со
старшиной…
Огромный бурый пузырь вспучился перед ней. Это
было так неожиданно, так быстро и так близко от нее, что Лиза, не успев
вскрикнуть, инстинктивно рванулась в сторону. Всего на шаг в сторону, а ноги
сразу потеряли опору, повисли где-то в зыбкой пустоте, и топь мягкими тисками
сдавила бедра. Давно копившийся ужас вдруг разом выплеснулся наружу, острой
болью отдавшись в сердце. Пытаясь во что бы то ни стало удержаться,
выкарабкаться на тропу, Лиза всей тяжестью навалилась на шест. Сухая жердина
звонко хрустнула, и Лиза лицом вниз упала в холодную жидкую грязь.
Земли не было. Ноги медленно, страшно медленно
тащило вниз, руки без толку гребли топь, и Лиза, задыхаясь, извивалась в жидком
месиве. А тропа была где-то совсем рядом: шаг, полшага от нее, но эти полшага
уже невозможно было сделать.
— Помогите!… На помощь!… Помогите!…
Жуткий одинокий крик долго звенел над
равнодушным ржавым болотом. Взлетал к вершинам сосен, путался в молодой листве
ольшаника, падал до хрипа и снова из последних сил взлетал к безоблачному
майскому небу.
Лиза долго видела это синее прекрасное небо.
Хрипя, выплевывала грязь и тянулась, тянулась к нему, тянулась и верила.
Над деревьями медленно всплыло солнце, лучи
упали на болото, и Лиза в последний раз увидела его свет — теплый, нестерпимо
яркий, как обещание завтрашнего дня. И до последнего мгновения верила, что это
завтра будет и для нее…
Глава 8
Пока хохотали да закусывали (понятное дело,
сухим пайком), противник далеко оторвался. Драпанул, проще говоря, от шумного
берега, от звонких баб да невидимых мужиков, укрылся в лесах, затаился и — как
не было.
Это Васкову не нравилось. Опыт он имел — не
только боевой, но и охотничий — и понимал, что врага да медведя с глазу
спускать не годится. Леший его ведает, что он там еще напридумает, куда
рванется, где оставит секреты. Тут же выходило прямо как на плохой охоте, когда
не поймешь, кто за кем охотится: медведь за тобой или ты за медведем. И чтобы
такого не случилось, старшина девчат на берегу оставил, а сам с Осяниной
произвел поиск.
— Держи за мной, Маргарита. Я стал — ты стала,
я лег — ты легла. С немцем в хованки играть — почти как со смертью, так что в
ухи вся влезь. В ухи да в глаза.
Сам он впереди держался. От куста к кусту, от
скалы к скале. До боли вперед всматривался, ухом к земле приникал, воздух нюхал
— весь был взведенный, как граната. Высмотрев все и до звона наслушавшись, чуть
рукой шевелил — и Осянина тут же к нему подбиралась. Молча вдвоем слушали, не
хрустнет ли где валежник, не заблажит ли дура-сорока, и опять старшина,
пригнувшись, тенью скользил вперед, в следующее укрытие, а Рита оставалась на
месте, слушая за двоих.
Так прошли они гряду, выбрались на основную
позицию, а потом — в соснячок, по которому Бричкина утром, немцев обойдя, к
лесу вышла. Все было пока тихо и мирно, словно не существовало в природе
никаких диверсантов, но Федот Евграфыч не позволял думать об этом ни себе, ни
младшему сержанту.
За соснячком лежал мшистый, весь в валунах
пологий берег Легонтова озера. Бор начинался отступя от него, на взгорбке, и к
нему вел корявый березняк да редкие хороводы приземистых елок.
Здесь старшина задержался: биноклем кустарник
обшаривал, слушал, а потом, привстав, долго нюхал слабый ветерок, что сползал
по откосу к озерной глади. Рита, не шевелясь, покорно лежала рядом, с досадой
чувствуя, как медленно намокает на мху одежда.
— Чуешь? — тихо спросил Васков и посмеялся
словно про себя: — Подвела немца культура: кофею захотел.
— Почему так думаете?
— Дымком тянет, значит, завтракать уселись.
Только все ли шестнадцать?…
Подумав, он аккуратно прислонил к сосенке
винтовку, подтянул ремень туже некуда, присел:
— Подсчитать их придется, Маргарита, не
отбился ли кто. Слушай вот что. Ежели стрельба поднимется — уходи немедля, в ту
же секунду уходи. Забирай девчат и топайте прямиком на восток, аж до канала.
Там насчет немца доложишь, хотя, мыслю я, знать они об этом уже будут, потому
как Лизавета Бричкина вот-вот должна до разъезда добежать. Все поняла?
— Нет, — сказала Рита. — А вы?
— Ты это, Осянина, брось, — строго сказал
старшина. — Мы тут не по грибы-ягоды ходим. Уж ежели обнаружат меня, стало
быть, живым не выпустят, в том не сомневайся. И потому сразу же уходи. Ясен
приказ?
Рита промолчала.
— Что отвечать должна, Осянина?
— Ясен — должна отвечать.
Старшина усмехнулся и, пригнувшись, побежал к
ближайшему валуну.
Рита все время смотрела ему вслед, но так и не
заметила, когда он исчез: словно раствопился вдруг среди серых замшелых
валунов. Юбка и рукава гимнастерки промокли насквозь; она отползла назад и села
на камень, вслушиваясь в мирный шум леса.