— И поэтому Надя выбросилась с балкона? — выкрикнула я мой
последний вопрос. Но пожалела, что крикнула.
— Нет! — тоже закричала Арина. — Я не виновата. Она сама.
Никто не виноват…
— Убирайтесь, — мать чуть не вцепилась в меня руками, и я
поспешила выйти из комнаты.
В гостиной меня ждал Игнатьев. По моему лицу он понял, что у
меня разговор с девочкой не получился. Из ее комнаты доносились крики.
— Может, уйдем? — несмело предложила я ему. — Мне кажется,
нам лучше не дожидаться, когда ее мать выйдет от дочери.
— Нет, — упрямо возразил он, — подождем. Мне важно
поговорить и с ее матерью. Политика страуса не всегда приносит плоды. Или
вернее, никогда не приносит. Нельзя все время зарываться в песок, полагая, что
проблема решится сама собой.
Сначала я решила, что «политика страуса» относится к моему
поведению, и даже немного обиделась. Но потом поняла, что он имел в виду
родителей Арины, которые сначала спрятали ее в больнице, затем перевели в
другую школу, увозили в другие города. И мы остались. Я быстро пересказала
Денису Александровичу мою короткую беседу с девочкой. Нужно сказать, что ждали
мы довольно долго, минут двадцать или больше того. Наконец крики девочки
стихли, и мать вышла к нам.
— Вы еще не ушли? — брезгливо спросила она. — Уходите. Я же
вас просила не доводить моего ребенка. Уходите отсюда. Я не буду с вами
разговаривать.
— Будете, — упрямо отрезал Игнатьев. — Из-за вашего
непонятного поведения произошло уже несколько трагедий. Поэтому мы не уйдем
отсюда, пока не узнаем всей правды.
— Мы ничего не знаем. Уходите отсюда, — быстро повторила
она.
— Послушайте, — убежденно заявил Денис Александрович, — вы
прекрасно знаете, что мальчики в старой школе Арины злоупотребляли разного рода
наркотиками. Так вот, мы нашли и арестовали тех, кто занимался их
распространением. Очевидно, что в компании вместе с ребятами были девушки,
среди них — Арина и Надя. Что там произошло, я не знаю, не буду гадать. Но
Надежда Полуянова выбросилась с балкона после одной такой встречи с друзьями, а
ваша дочь попала в больницу. И вы наверняка знаете, что там случилось. Знаете,
но не хотите рассказать.
— Ничего я не знаю, — устало ответила женщина, но без
прежней агрессии. Затем села на стул и больше не пыталась нас выгнать.
— Так что там случилось? — снова спросил Игнатьев. — Не
бойтесь говорить. Мы арестовали всех, кто поставлял наркотики в эту школу, кто
снабжал ребят этой гадостью. Ни один из них не уйдет от ответственности. Это я
вам обещаю…
— Какая ответственность? — вздохнула мать Арины. — Они наших
детей калечат, а вы про ответственность…
— Что у них произошло? Ребята что-то узнали?
— Нет. Ничего они не узнали. Этот Костя всегда один
оставался. Родители часто в командировках были, все по разным странам
разъезжали. А мальчика в таком возрасте одного оставлять нельзя. Вот и
доездились…
— Конкретнее.
— Что конкретнее? Все и так очень конкретно. Мальчик начал
пробовать разные лекарства, травы, потом курить кальян и всякую гадость. Стал
приобщать своих друзей, затем привел девочек. Когда они все начали пробовать
эту гадость, то потеряли полный контроль… Что там было, никто точно не знает,
но Надя, вернувшись домой, долго не могла в себя прийти. Вы меня понимаете? А
потом рассказала о том, что с ними произошло, Ариночке. Та вообще ничего не
помнила — в таком была состоянии.
Я сидела потрясенная. Я всегда знала, что наркотики — это
страшно. Но оказалось еще страшнее. До какого же состояния могут дойти наши
дети, если мы не будем за них бороться?
— В общем, там устроили оргию, — с ненавистью сообщила мать
Арины, — но моя девочка ничего об этом не помнила. Она больше доверяла ребятам,
чем Надя. Знаете, почему моя в больницу попала? Думаете, из-за самоубийства
Надежды? Это у Нади был нервный срыв. А моя забеременела. Вот так-то. Поэтому
мы и скрывали все, не хотели об этом говорить. Мы же мусульмане, татары. После
такого позора кто нашу девочку возьмет в жены? Все родственники от нас
отвернулись бы. Мы и аборт ей сделали так, чтобы о нем никто не узнал. А что
еще мы могли сделать, если сама Арина ничего не помнила, не могла сказать, кто
отец ее ребенка — этот полуболгарин Костя, русский Антон или азербайджанец
Икрам? Представляете, какой позор? Они там все были в таком состоянии… А
Надежда держалась лучше остальных. И все, что происходило, помнила. Поэтому и
шагнула с балкона. Не смогла с этим жить.
Мы переглянулись с Игнатьевым. Все начинается с того, что
поставщики Джамала привозят с юга эту заразу. Потом она идет по цепочке,
попадает к Вере, а от нее к ребятам, торгующим маленькими пакетиками в школе.
Их покупают другие ребята и начинают калечить либо себя, либо остальных. А чаще
и себя и других.
— Их было пятеро, — задумчиво произнес Денис Александрович.
— Трое погибли. Арина в таком состоянии. Значит…
— Он их толкнул, — крикнула я, — не хотел, чтобы об этом
узнали! Это Икрам!
— Их Бог наказал, — убежденно заявила мать Арины.
— Мы это проверим, — Игнатьев поднялся, — напрасно вы
столько времени все скрывали…
— И буду скрывать, — упрямо пообещала мать. — Вы мою девочку
не позорьте. Она вам ничего не скажет, а я от своих слов все равно откажусь. Не
позволю ее позорить. Нашу семью очень многие знают, нам после такого позора
здесь не жить.
Я подумала, что у каждого своя логика. Мы попрощались с
матерью Арины и вышли из квартиры. Когда мы садились в машину, Игнатьев так
тяжело вздохнул, что я невольно подумала: он понял, почему так долго молчали
Хабибулины, и наверное, сочувствует матери Арины. И еще я решила, что мне
обязательно надо родить мальчика. В наше время очень страшно иметь дочь. Ее
нужно оберегать в тысячу раз больше. Мне так тогда показалось…
Глава 18
А еще, когда мы сели в машину, я вдруг вспомнила дедушку
Антона и решила, что он отчасти прав. Конечно, я не бритый скинхед, но иногда
некоторые идеи этих безволосых молодчиков мне нравятся. Они правы, когда
говорят о засилии в России мигрантов. Их у нас сейчас столько развелось, что это
уже зашкаливает за мыслимые нормы. Куда ни глянь, повсюду эти кавказцы, азиаты,
корейцы, китайцы, негры… Сколько можно? Мы, конечно, самая большая страна в
мире, но не безразмерная же. А они все едут и едут. В последнее время власти
наконец начали избавлять нашу страну от грузин. Хорошо бы избавиться и от всех
остальных. Нет, я не расистка, но порой хочется побыть в собственном доме
одной.
Сначала таджики с Джамалом везут нам всю эту заразу. Потом
украинка Вера Хавренко продает их в школу. Там эту гадость первым пробует
полуосетин Костя Левчев, в друзьях у которого татарка Арина Хабибулина,
азербайджанец Икрам Зейналов и грузин Иосиф Васадзе. Зачем нам такой
интернационал, из-за которого должны погибать наши ребята? Надя Полуянова и
Антон Григорьев. Может, его дедушка прав, когда говорит о засилии инородцев с
другими традициями, другой верой, другими нормами морали. Зачем они нам нужны?
И хотя я сама немного «квартеронка», но чистота крови — вещь очень важная.
Господи, ну какую чушь я несу! Какая разница, какой национальности мальчик или
девочка, если их родителям одинаково больно? И почему православный Костя Левчев
должен считаться почти кавказцем, если у него мама осетинка? И почему мы
изначально считаем, что азербайджанцы или татары чужды нам по менталитету?
Разве мы не прожили вместе с теми же азербайджанцами почти двести лет? А с
татарами даже пятьсот? Так в чем дело? Откуда это в нас сидит такой глупый и
нарочито показной национализм? Неужели мы думаем, что, выставив всех инородцев
из нашей страны, действительно будем жить лучше, чем прежде? И как определять
чистоту крови? Ведь и среди нас много тех, в ком намешано такое количество
разной крови, что самому разобраться трудно.