Нет - читать онлайн книгу. Автор: Линор Горалик, Сергей Кузнецов cтр.№ 51

Если бы я выполнял заповеди Аллаха, мы бы, может, вообще не стояли здесь сейчас — все такие в синем, такие в черном, прикрываясь дверцами машин, — потому что я не полез бы напролом, а подготовил бы почву, выбрал бы подходящий момент для ареста хозяев студии, произвел бы обыск в их отсутствие — и все прошло бы тихо, и мы бы нашли то-не-знаю-что, из-за чего они сейчас, когда мы с Зухи пришли с арестом (а Зухи смотрел на меня косо, говорил холодно, шел нехотя, — так с тех пор и не пришел в себя, так и не простил мне Гроссовых сребреников), начали отстреливаться и грозить перебить актеров как заложников, если им не дадут смотаться; и не стоял бы здесь сейчас оперотряд из двадцати человек, таких строгих, таких красивых, с напряженными лицами героев под прозрачным пластиком защитных шлемов, и я не молился бы о том, чтобы все закончилось так, как лучше для Америки.

Эти засранцы построили себе здесь, в Кэмбрии, изумительной красоты здание — слишком, понимаю я сейчас, красивое, слишком богатое для маленькой студии, делающей едва двадцать сетов в год, — кажется, Гросс и сам не знал, на кого нас навел. Плоский диск, восхитительная пористая поверхность, серебристо-серая, даже дымчатая какая-то, поверху кольцом идет сплошное окно, понизу, так, чтобы не бросаться в глаза, выдавлена подпись архитектора — индивидуальный заказ, черт знает сколько должна стоить такая игрушка, что же они там прячут? Если начнут стрелять — обшивке, наверное, конец; по крайней мере, если решат заменить парализаторы на нормальное оружие — а сейчас вон об этом тихонько урчит по рации Скозелли, который терпеть, как известно, не может парализаторы, не доверяет всем этим игрушкам, старой школы человек. Между прочим, стоим вот уже скоро двадцать минут, руки начинают затекать, причем совершенно непонятно, действительно ли у них там есть заложники, — две инфракрасных камеры они кокнули волной сквозь стены, одну — едва та доползла до высоты полутора метров, ничего себе у них там охрана помещений; вторую — не сразу, но тоже нашли, та подбиралась по стене со стороны аварийного выхода; внятно проорали: «Третьей мы покажем внутренности какой-нибудь сучки, намотанные на хороший ствол!» — Скозелли приказал отставить идею с камерами, и теперь ждали вслепую, пока психолог вяло переругивался с сидящим внутри директором студии Гебби Герингом; по интонациям было ясно, что прогресса не будет и придется все-таки брать приступом; брать не хотелось. До конца переговоров оставалось еще минуты три; я посмотрел на Зухи и попытался понять, каково ему, бывшему командиру оперотряда, сейчас ждать приказа от коротконожки Скозелли, — они ругались по коммам, пока Скозелли ехал сюда со своими людьми, и за эти десять минут успели, кажется, возненавидеть друг друга навеки. Если честно, я не думаю, что так лучше для Америки; но сейчас совершенно не время их мирить. Зухи при виде Скозелли идет пятнами и при каждом новом его распоряжении кривится, и теперь я повернулся в основном, чтобы подмигнуть ему, подбодрить немножко — но Зухи, совершенно невероятным образом, не оказалось на месте — я даже дернулся и чуть не вывернул себе шею, ища его взглядом — а он стоял в десяти метрах от своей машины и говорил что-то в комм, стащив шлем, и с лицом у него было нехорошо, ох, нехорошо, — и я решил, что по молодости он совсем потерял голову от злости на Скозелли и сейчас, не дай бог, на рожон полезет, — и я прикинул, что есть еще как минимум полторы минуты, и метнулся к нему — но тут у меня под ногами что-то тихо качнулось, мне показалось, что я просто оступился, но качнулось в другую сторону, куда сильнее, и тут я понял, что происходит, и рванул к Зухи, уже цеплявшемуся за медленно и плавно встающую дыбом землю под ногами, и мне показалось, что я бегу по гребню волны, потому что у меня под ногами был действительно какой-то гребень, поднимавшийся все выше и выше, поднявшийся уже, наверное, на метр, и я сам не понимал, почему бегу к Зухи, вместо того чтобы падать, группироваться, пережидать то страшное, что сейчас надвигается на нас, как цунами, почему я иду по волнам к Зухи, который как-то странно лежит на боку, и лицо у него белое и неживое, почему одна раскаленная скрежещущая волна у меня под ногами сменяется другой раскаленной и скрежещущей волной, а я иду по волнам, и волны расступаются передо мною, и с последней я не то спрыгиваю, не то падаю рядом с ним и вижу, что он без сознания, видно, ударился головой, и хвала Аллаху, что не оказался между двумя кусками плит, прежде покрывавших двор перед зданием студии «Хэппи Нэйшн», и мне совершенно не кажется, что так оно лучше для Америки, и я говорю Аллаху: ты видишь? — и понимаю, что Он видит, и берусь за край плиты — и она отодвигается, огромная, каменная, искореженная взрывом, — отодвигается подальше от Зухи, как фанерная тоненькая дощечка, но я не смотрю на него, потому что смотрю на джет, поднимающийся над флером дыма и пыли, уносящий с собою тех, кто прятался в плоском диске уникальной дизайнерской работы, уносящий, видимо, то, что эти люди так стремились скрыть, ради чего заранее заминировали двор и приготовились убить двадцать человек полицейских, если так будет нужно для бегства. Я смотрю на тех, кто корчится среди вздыбившихся плит и покореженных горящих автомобилей, и на тех, кто вбегает в здание, и на тех, кто выводит оттуда заложников и бегом возвращается назад — искать что-то, что, я уже знаю твердо, мы никогда не найдем. И только потом я опять смотрю на Зухи и вижу, что он пришел в себя, и понимаю, что он плачет, и я говорю: терпи, мальчик, вон подъезжает «полумесяц», все будет хорошо, терпи, я с тобой, я бы сказал тебе — «мы сделали, как лучше для Америки», — но у меня язык не поворачивается, зато переворачивается сердце, Зухи, не плачь, с тобой все будет вполне в порядке, я обещаю — а он смотрит на меня и вдруг всхлипывает, как ребенок, и говорит тонко:

— От меня ушел Руди.

«мое тело просило передать твоему телу,

что: оно все замерзло без тебя и все одичало, ему кажется, что оно совсем ничего не чувствует и не умеет, оно хочет умереть от тоски и боится, что его разлюбили

что: оно все разболелось без тебя и все расклеилось, у него текут сопли и что-то хрустит в коленке, ему кажется, что это какая-нибудь ужасная гангрена и все пройдет, только если ты погладишь

что: оно все пересохло без тебя и все постарело, у него, кажется, появились морщины где-то на животе и еще на попе, у него стали глаза как у старой девы и копчик как у лемура (не знаю, что это значит, но так оно мне велело передать твоему телу, мое тело)что: у него от желания болят губы

что: оно становится мокрым, когда думает твое имя

что: когда ты приедешь, оно тебя растерзает

вот такое послание

мне бы хотелось, чтобы твое тело ответило моему телу,

что: оно все истомилось и все обросло ужасной косматой шерстью от звериной тоски и отсутствия моей ласки

что: у него ничего не болит и оно чувствует себя прекрасно, вот только ночью, не просыпаясь, встает и поворачивается лицом к Иерусалиму

что: оно само оборачивается, если рядом проходит женщина с волосами цвета меня и черной сливы, и само отворачивается, потому что это не я — а значит, вообще не женщина, а только притворство и понарошку