Еды у них было достаточно. В те дни, когда Роланд пребывал
между жизнью и смертью, сгорая в мучительной лихорадке, когда у него все
кружилось перед глазами, а сам он бредил о временах, что давно миновали, и
поносил каких-то людей, которых давно уже нет в живых, Эдди и женщина регулярно
охотились на омаров. Мало-помалу омары сообразили, что надо держаться подальше
от этого берега, но к тому времени у них уже был неплохой запас мяса. Когда же
они добрались до тех мест, где росла трава, все трое жадно набросились на нее.
Они изголодались по свежей зелени, любой зелени. И постепенно язвочки на коже у
них затянулись. Одни травы горчили, другие на вкус были сладкими, но они ели
все подряд… кроме одной.
Однажды стрелок очнулся от тяжелой дремы и увидел, что
женщина держит в руках пучок травы, хорошо ему знакомой.
— Нет! Только не эту! — прохрипел он. — Эту нельзя! Никогда
ее не срывай. Запомни ее хорошенько и никогда больше не рви!
Она пристально на него посмотрела и выбросила траву, не
попросив никаких объяснений.
Стрелок немного расслабился, но противный холодок при мысли
о том, как близко была опасность, не прошел так скоро. Есть травы, которые
могут убить, но трава, которую сорвала эта женщина, обрекла бы ее проклятию.
Бес-трава.
Из-за «Кефлекса» у Роланда начались проблемы с кишечником, и
он знал, что Эдди это тревожит, но все наладилось, когда они стали есть травы.
Наконец они добрались до настоящих лесов, и грохот морского
прибоя превратился уже в глухой гул и доносился до них теперь только тогда,
когда ветер дул с той стороны.
И теперь еще… мясо.
3
Стрелок подошел к оленю и попробовал выпотрошить его, зажав
нож между мизинцем и безымянным пальцем правой руки. Ничего у него не вышло.
Пальцы еще не набрали силу. Переложив нож в левую — не такую ловкую — руку, он
кое-как исхитрился вспороть оленю брюхо. Из-под ножа брызнула горячая кровь.
Так и надо: если ее не выпустить сразу, то она свернется и мясо испортится… но
разрез все равно получился не самым удачным. Какой-нибудь юнец, еле
справляющийся с тошнотой, и то сделал бы лучше.
Тебе надо учиться, теперь тебе многому надо будет учиться,—
мысленно обратился он к своей левой руке и приготовился сделать второй разрез,
глубже.
Две коричневые руки взялись за его руку и мягко отобрали
нож.
Роланд оглянулся.
— Давай я, — сказал Сюзанна.
— А прежде тебе приходилось?
— Нет, но ты мне подскажешь, как.
— Хорошо.
— Мясо, — сказала она и улыбнулась ему.
— Да, — он улыбнулся в ответ. — Мясо.
— Что случилось? — окликнул их Эдди. — Я слышал выстрел.
— Идет подготовка к Дню Благодарения! — выкрикнула она в
ответ. — Иди помогай!
В тот день они отужинали прямо по-королевски, а потом
стрелок уснул и, засыпая, глядел на звезды, ощущая свежую прохладу горного
воздуха, и думал о том, что за все эти годы, которым нет счета, он впервые так
близок к удовлетворению и покою.
Он заснул. И был ему сон.
4
Башня. Темная Башня.
Она стояла у самого горизонта посреди безбрежной равнины,
открашенной в цвет крови неистовыми лучами заходящего солнца, которое умирало.
Он, конечно, не мог разглядеть лестницы, что поднималась спиралью к самому
шпилю внутри ее кирпичной громады, но зато различал ряд окон, идущих вдоль
лестницы, а в окнах ему виделись призраки тех людей, которых он знал когда-то.
Они поднимались по лестнице вверх, все выше и выше, а сухой мертвый ветер
доносил до него голоса. Они звали его.
Роланд… иди к нам… Роланд… иди к нам… иди к нам…иди к нам…
— Я иду, — прошептал он и проснулся, поднявшись рывком,
обливаясь потом и весь сотрясаясь дрожью, как будто его лихорадка вернулась
опять.
— Роланд?
Эдди.
— Да.
— Плохой сон?
— Плохой. Или, может, хороший. Непонятный. Темный.
— Башня?
— Да.
Они оба покосились на Сюзанну, но она безмятежно спала.
Когда-то жила одна женщина, ее звали Одетта Сюзанна Холмс, потом появилась
другая — Детта Сюзанна Уокер. Теперь стала третья: Сюзанна Дин.
Роланд любил ее. За то, что она всегда будет сражаться и никогда
не отступится, не подведет. Но он боялся за нее, потому что знал: если так
будет нужно, он пожертвует ею — и Эдди тоже, — без долгих раздумий и без
оглядки.
Ради Башни.
Этой Богом проклятой Башни.
— Пора выпить таблетку, — прервал его мрачные размышления
Эдди.
— Они мне уже надоели.
— Заткнись и глотай.
Роланд проглотил таблетку, запив ее холодной водой, а потом
вдруг рыгнул. Но это нормальное. Это от мяса.
— Ты, вообще, знаешь, куда мы идем? — спросил Эдди.
— К Башне.
— А, ну да, — сказал Эдди. — Это знаешь, чего мне
напоминает? Как какой-нибудь дурень из Техаса надумал съездить в городок
«Задницу Засвербило», что в штате Аляска, только карты дорог у него нет, и что
туда ходит, он тоже не знает. Где она, твоя Башня? В каком направлении?
— Подай мне мой кошель.
Эдди пошел за сумкой. Сюзанна зашевелилась, и Эдди замер на
месте, в отблесках догорающих угольков от костра алые пятна и темные тени легли
на его лицо. Как только Сюзанна затихла, он снова подсел к Роланду.
Роланд порылся в сумке, которая заметно потяжелела от
патронов, добытых в том, другом мире. Долго искать не пришлось: немного у него
осталось от прежней жизни.
Челюстная кость.
Челюсть человека в черном.
— Мы задержимся здесь ненадолго, — сказал он Эдди, — и я
скоро поправлюсь.
— А ты узнаешь, когда поправишься?
Роланд чуть улыбнулся. Его уже не трясло, прохладный ночной
ветерок высушил пот. Но перед мысленным взором его по-прежнему проплывали
туманные образы: рыцари и друзья, прежние возлюбленные и враги, идущие вверх по
спиральной лестнице, — промелькнут на миг в окнах и вдруг исчезнут. И еще
Роланд по-прежнему видел тень Башни, в которой они были заключены: долгая
черная тень, протянувшаяся по кровавой равнине смерти и безжалостного суда.