– Сдаюсь.
– Не выйдет, – сказал Аарон. – "Сдаюсь" оставь для
нынешнихзагадок. А настоящаязагадка – не просто веселый вопрос, малец, это
головоломка.Вот и поломай над ней голову. Если так и не сумеешь разгадать,
пусть это будет предлогом вернуться сюда в другой день. Если нужен другой
предлог, этот вот жиртрест варит действительноотличный кофеек.
– Договорились, – сказал Джейк. – Спасибо. Я приду.
Но когда он покидал магазин, его охватила уверенность, что
он больше никогда не переступит порог ресторана "Манхэттенское пиршество
ума".
Глава 15
Джейк медленно шагал по Второй авеню, держа в левой руке
свои новые приобретения. Сперва он пытался думать над загадкой – кто же это
бормочет и лепечет, а отозваться не может? – но мало-помалу этот вопрос
вытеснило ожидание неких событий. Казалось, все пять чувств Джейка обострились
как никогда; в асфальте мостовой он видел мириады блистающих искр, с каждым
глотком воздуха вдыхал смесь сотен ароматов и словно бы слышал внутри каждого
звука, касавшегося его ушей, иные, потаенные звуки. Задумавшись, не так ли
чувствуют себя собаки перед ураганом или землетрясением, он без колебаний
решил: да, именно так. И все же предчувствие, что грядет не плохое, а хорошее,
и оно перевесит ужас, постигший его три недели назад, продолжало усиливаться.
На Джейка, приближавшегося к месту, где ему будет указан
путь, вновь накатило предвиденье.
"Сейчас ханыга попросит у меня милостыню, и я отдам ему
сдачу, которую мне сдал мистер Башнер. Там рядом магазин грамзаписи. Дверь
будет открыта, чтобы внутрь шел свежий воздух, и, проходя мимо, я услышу песню
"Стоунз". И увижу свое отражение в целой куче зеркал".
Движение на Второй авеню все еще было довольно редким.
Легковые автомобили, автобусы; между ними, гудя, пробирались спешащие такси.
Весеннее солнце искрилось на ветровых стеклах и ярко-желтых капотах и крыльях.
Джейк, поджидавший на переходе зеленого света, заметил на противоположной
стороне Второй авеню, на углу Пятьдесят второй улицы, того самого ханыгу. Тот
сидел, привалясь к кирпичной стене маленького ресторанчика. Подойдя поближе,
Джейк прочел вывеску над ресторанчиком: "Чуть-чуть мамусиной стряпни".
"Чуть-чуть, – подумал Джейк. – Чух-Чух. И это
истина".
– Четвертак найдется? – утомленно поинтересовался нищий, и
Джейк, даже не оглянувшись, бросил ему на колени сдачу, полученную в книжном
магазине. Теперь, точно по расписанию, он услышал "Роллинг Стоунз":
Я вижу красную дверь и хочу перекрасить ее в черный цвет,
Пусть почернеют все краски; пестроте говорю я: нет…
Проходя мимо, он увидел – тоже без удивления – что магазин
назывался "Музыкальная башня".
Создавалось впечатление, что сегодня башни попадаются на
каждом шагу.
Джейк пошел дальше; мимо в каком-то сонном оцепенении
проплывали таблички с названиями улиц. Он миновал Сорок девятую и, шагая в
сторону Сорок восьмой, поравнялся с магазином под названием "Зеркало
души". Повернув голову, Джейк (в полном соответствии с тем, что уже
некоторое время было ему известно) мельком увидел в зеркалах дюжину Джейков –
дюжину мальчиков, слишком маленьких для своих лет; дюжину мальчиков, опрятно
одетых для школы: синие блейзеры, белые рубашки, темно-красные галстуки, серые
брюки. Официальной формы школа "Пайпер" не имела, но такой наряд
максимально соответствовал неофициальной.
Теперь "Пайпер" казался далеким, канувшим в
прошлое.
Джейк вдруг понял, куда идет. Прозрение омыло душу мальчика,
точно сладкая, дарующая свежесть и прохладу вода подземного ключа. "В
магазин деликатесов, – подумал он. – То есть с видуэто магазин. А на самом деле
там совсем другое – там проход в другой мир. В тот самыймир. В егомир. В
правильныймир".
Джейк побежал, нетерпеливо глядя вперед. Светофор на Сорок
седьмой, явный его недоброжелатель, погасил зеленый глаз и зажег красный; но,
презрев запрет, Джейк выпрыгнул с тротуара на проезжую часть,
рассеянно-безразлично покосился в сторону машин и резво помчался между широкими
белыми линиями – границами пешеходного перехода. Взвизгнули покрышки: фургон,
под носом у которого промелькнул Джейк, резко остановился.
– Эй! Ты че, ты че? – заорал шофер, но Джейк будто не
слышал.
Еще всего один квартал.
Он поднажал и помчался во весь дух. Галстук полоскался за
левым плечом, волосы отдувало со лба, мягкие кожаные туфли, которые Джейк
надевал в школу, звонко топали по тротуару. Прохожие таращили на него глаза –
кто с изумлением, кто просто с любопытством – но Джейк обращал на них внимания
не больше, чем на крики взбешенного водителя фургона.
"Вон, вон – там, на углу. Рядом с канцелярскими
товарами".
Откуда ни возьмись на пути у Джейка возник служащий
городского почтамта в темно-коричневой робе; он толкал перед собой нагруженную
свертками тележку. Вскинув руки над головой, Джейк перемахнул через нее, как
прыгун в длину. Белая сорочка мальчика выбилась из брюк и развевалась сзади,
выглядывая из-под блейзера, точно подол комбинации. Джейк приземлился и едва не
врезался на детскую коляску, которую катила молодая пуэрториканка. Вильнув в
сторону, словно полузащитник, засекший брешь в линии обороны и ринувшийся к
славе, Джейк разминулся с ней. "Где пожар, зайчик?" –
поинтересовалась молодая женщина, но Джейк и на нее не обратил внимания. Он
летел стрелой. Мимо промелькнула витрина "Бумажного оазиса" –
тетради, ручки, калькуляторы.
"Дверь! – исступленно думал мальчик. – Сейчас я ее
увижу! Думаете, остановлюсь? Дудки, Хозе! Я проскочу прямо за порог, а если
заперто, я эту дверь выши…"
Тут он увидел угол Второй и Сорок шестой и все-таки
остановился, резко тормознув каблуками мокасин. Сжав кулаки, он стоял посреди
тротуара; легкие с хрипом судорожно набирали и выталкивали воздух, волосы
потными сосульками вновь рассыпались по лбу.
– Нет, – он едва не плакал. – Нет!– Однако это отчаянное,
противоречащее здравому смыслу отрицание не меняло увиденного: на углу Второй
авеню и Сорок шестой улицы никакого магазина не было. Только невысокий дощатый
забор, а за ним – замусоренный, заросший бурьяном клочок земли.
Стоявшее здесь здание снесли.
Глава 16
Джейк добрых две минуты неподвижно простоял у забора,
потухшим взглядом обозревая пустырь. Уголок рта у него подергивался. Мальчик
чувствовал, как его надежда и непоколебимая уверенностьиссякают, сменяясь
глубочайшей, горчайшей безнадежностью, какой он доселе еще не знал.
"Всего-навсего очередная ложная тревога, – подумал он,
когда очнулся от потрясения настолько, что обрел способность думать. –
Очередная ложная тревога, тупик, высохший колодец. Теперь голоса зазвучат
снова, и тогда я, наверное, завизжу и завою. Ну и ладно. Потому что я устал
крепиться и держать все в себе. Устал сходить с ума. Если с ума сходят так, то
я хочу только одного: ускорить это дело, чтобы кто-нибудь отвел меня в больницу
и дал что-нибудь для отключки. Я сдаюсь. Слезай, приехали – я спекся".