– Стой! Что за шум?
Коля отпустил пальцы Лидочки и прыгнул в машину.
– С дороги! – крикнул Ефимыч, нажимая на газ. – Дорогу Черноморскому революционному флоту!
Автомобиль кинулся на солдат, как медведь, и те расступились, освобождая дорогу. Они что-то кричали следом, но машина, набирая скорость, катилась под откос к главной дороге.
Управляя автомобилем, Ефимыч не оглядывался и ничего не говорил, точно ничего и не произошло. Но ему было слышно любое громкое слово с заднего сиденья, поэтому Коля с Лидочкой говорили тихо, и Лидочка имела как бы преимущество перед Колей – в любой момент она могла повысить голос или позвать Ефимыча.
– Ну чего ты добилась? – Коля шепотом наклонился к уху Лидочки. – Зачем тебе это? Лучше сойди. Сойди у «Ореанды», еще не поздно. И вернешься домой. Или мы можем тебя довезти до дому – ты за армянской церковью живешь?
– Мне не надо домой, – сказала Лидочка, не заботясь особенно, услышит ее шофер или нет. – Я хочу знать правду. И думаю, что смогу ее узнать именно в Севастополе.
– Что тебе нужно узнать?
– Мне нужно узнать, кто такой лейтенант Берестов, о котором написано в сегодняшней «Тавриде». Он выступал на митинге в полуэкипаже и рассказал о положении дел с революцией.
– Если ты узнаешь правду, ты уйдешь?
– Не знаю, Коленька, не знаю. Эта правда должна меня убедить.
Глаза привыкли к темноте, и Коля видел, как блестят Лидочкины глаза. Ничего не было видно, но глаза блестели.
Ялта осталась позади – пошли низкие татарские сакли с каменными заборами между ними.
– Ты уже догадалась, – прошептал Коля. – Ты же догадалась, что я взял фамилию Берестова.
– Зачем? – спросила Лидочка дрогнувшим голосом. Признание Коли вдруг испугало ее. Если он так спокойно говорит о том, что он – Берестов, значит, можно? Значит, с Андрюшей что-то случилось?
– Лидочка, я тебе завтра объясню. Я не могу везти тебя в Севастополь. Останови, Ефимыч, дама сойдет.
– Коля, – сказала Лидочка, – ты можешь меня убить, но добром я не уйду.
– Лида, ты что говоришь!
– Ты можешь выкинуть меня из мотора, но я завтра же приеду в Севастополь и найду тебя!
– Лида!
– Ваше благородие, остановимся или дальше ехать?
– Останови, – сказал Коля, решившись.
Машина съехала к обочине. Город уже кончился – близко к дороге подходил обрыв. По обрыву падал маленький водопадик – в палец толщиной. Но шумел как настоящий.
Коля повлек Лидочку за собой. Они шли в свете фар – может, Коля и сам не хотел оказаться в темноте. Они уходили от машины, а фары следили за ними, как два глаза светящейся стрекозы.
– Слушай, – сказал Коля, когда ему показалось, что Ефимыч уже не услышит, – я подробнее потом все расскажу. А сейчас я только коротко, хорошо?
– Говори.
– Мне случайно попали документы Андрея.
– Как так случайно?
– Понимаешь, это уже было давно… полгода назад. Я не хотел ими пользоваться.
– Коля, расскажи все по порядку. Что с Андреем?
– Ты не знаешь? Ты честное слово не знаешь?
– Что я должна знать?
– Что Андрея… нет.
– Почему ты так говоришь? Как ты смеешь?
– Не кричи, Лида. Я знаю, что вы с ним вместе бежали, я не спрашиваю, что произошло и почему ты одна, – я же не спрашиваю. Я понял, что ты осталась там, а он вернулся, да?
– Ты не то говоришь! Ты должен говорить правду!
– Я сказал правду. Я сказал… Когда стало известно про смерть Андрюши, Вревский передал мне его бумаги. Ну зачем они Вревскому?
– Кто тебе сказал, что Андрея… нет?
– Ну это же все знают!
– Ты его обокрал! Ты украл его документы, зачем ты это сделал?
– Клянусь тебе всем святым, что эти документы я получил от Вревского. Он закрыл дело, он отдал мне весь пакет, чтобы я отвез в Симферополь Марии Павловне. Но ты… да погоди ты! Но сначала я не мог уехать – не было отпуска, а потом революция – я попал в Севастополь…
– Нет, – повторяла Лидочка, отходя от Коли, и тот шел за ней по слабеющей дорожке света. – Нет, этого не может быть!
Вдруг она замерла, подняла руку – тень ее была жутко длинной, она уходила в бесконечность, сливаясь с чернотой.
– Если все так, почему ты – Андрей Берестов? Почему не передал тете Марусе, а взял?
– Это самое простое, – сказал Коля. – Когда я приехал в Севастополь, там начались гонения на людей с немецкими фамилиями – тебе этого не понять. И я вспомнил, что у меня есть документы Андрюши. Они же ему уже не нужны. И я их позаимствовал. В этом не было плохого. Если кто и имел на это право – только я. Я же его друг.
– Я тебе не верю! – Лидочка побежала по дороге, в темноту, и ей было все равно, куда бежать, потому что все потеряло смысл: и плавание во времени, такое долгое, и жертвы, и расставание с родными и со своим временем – все теряло смысл без Андрюши.
До той минуты Лидочке не приходила в голову мысль, что с Андреем могло что-то случиться. Она убедила себя, что он опоздал – он все еще плывет по волнам времени, и она его дождется. Известие о смерти Андрея было настолько невероятно и подло, что об этом можно было пока и не думать – нужно было только изобличить Беккера, который все это придумал. Он объявил себя Андрюшей ради какой-то своей выгоды. И в то же время, убегая от Коли, она убегала от страха, который он нес в себе, – ведь он мог повторить, что Андрюша умер.
Коля пробежал за ней несколько шагов и остановился, потому что исчезновение Лидочки во тьме было выходом – вот и нет ее. А куда убежала? Не знаю – наверное, домой, к мамочке.
Но неожиданно на этой сцене появился третий персонаж, которому ранее была уготована роль зрителя.
Ефимыч нажал на газ и, гудя, медленно двинул машину вперед. Коля чуть не попал под колеса, отскочил к обрыву, балансируя на краю, – яркие лучи света гнали перед собой темноту, пока не выхватили из нее светлую фигурку Лидочки.
И та остановилась, как бы прижатая светом к дороге.
Клаксон призывно гуднул два раза. Он звал ее, и Лидочка вернулась к машине. Ефимыч открыл дверцу, и Лидочка взобралась внутрь. Послышались частые шаги – подбежал Коля.
– Это что? – Он задыхался от быстрого бега и гнева. – Ты что? С ума сошел? Да ты понимаешь, что сделал? Ты же меня задавить мог!
– Не дай Бог! – серьезно ответил Ефимыч.
Машина закачалась на рессорах – рядом с Лидочкой устроился Коля.
Он молчал и тяжело дышал, как будто долго бежал в гору, Лида тоже молчала – в голове у нее была экзаменационная тупость: ни одной мысли, ни одного чувства.